Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.
Со мной всё время что-нибудь происходит. То, что другие люди называют "просто жизнь" и " ну это же естественно", ко мне приходит исключительно в форме приключений и прозрений.Поэтому я очень устаю. Я очень-очень устаю оттого, что всего лишь жизнь стучит мне в окно, наряженная в костюмы Санта Клауса, Проститутки и Смерти. И я очень устаю, когда простые, как стакан воды, мысли взрываются в голове откровениями. Ещё странней обстоит дело с физиологией. Ощущения, не заслуживающие и упоминания, становятся событиями дня, а то и года, вытесняя объективно яркие события. Могу мгновенно забыть полуторачасовой фильм, из тех, что принято называть " остросюжетными", но запомнить поцелуй в плечо - так запомнить, что среди ночи меня разбудит фантомное прикосновение прохладных губ к вспотевшей коже и ясное знание, что это было прощание. Мы шли, мы ехали, мы смотрели, покупали, ели, разговаривали, а потом он взял меня за руку. Он взял меня за руку, перечеркнув всё сказанное и сделанное, потому что пальцы, его пальцы с твёрдыми плоскими подушечками желали сообщить, что я, конечно, прекрасна, но.
Но, ах, кроме любви, - важнее любви, - глоток воды на пике жажды, который исправляет самые гиблые моменты реальности, поглаживание солнечной ладони, когда совсем беда, и холод превращает тебя в лягушку не только снаружи, но изнутри.
Я опять вляпалась в глупую историю, по рассеянности не заметив этого сразу. Только недавно до меня дошло, что набросок моего нежного любовного романа, которым я занималась последние полгода, не сгодится даже для повести. Такое случалось и прежде, но впервые в жизни я почувствовала, что мой предмет, амант, mon amour и mio caro не просто не влюблён, но даже не интересуется мною. Поверьте, это очень свежее, прямо-таки пригоршня_льда_за шиворт_чувство. Не то что бы я избалована любовью, но один из скромных даров феи-крестной состоял в том, что мужчины всегда мной интересовались. Могли не любить, не желать, но им всегда было любопытно. Попадаются камешки, которые не захочешь, да возьмёшь в руки — повертеть, посмотреть, как отражается солнце от кварцевых прожилок. Зачем-то засунуть в карман, провезти тысячу километров, позабыв вынуть, протаскать ещё полгода, прежде чем снова найти, и не выкинуть в уличную урну, а положить в деревянный ящик из-под сигар — к дюжине таких же. И бывают женщины, которых тянет брать и рассматривать, а потом на всякий случай не выпускать из виду, изредка поглядывая — с нежностью, раздражением или грустью, неважно. По неписанному закону сохранения внимания, этим женщинам достаётся мало любви, но много любопытства. И я привыкла к такому положению вещей и ужасно удивилась, обнаружив, что взгляд mon ami уже довольно давно не ищет меня — ни со страстью, ни по привычке; что dear friend больше не располагается в пространстве относительно меня — а просто располагается где-то, в каком-то пространстве, без всякого соотнесения наших координатных систем. Не особенно скандальная новость, впрочем, - однажды это должно было произойти. Я становлюсь старше, и my lovers взрослеют. Им всё трудней сосредотачиваться и удерживать в поле зрения и меня, и свою машину, и работу, и семью, и собственное здоровье. Я бы на их месте тоже в первую очередь жертвовала фантомами и галлюцинациями.И я уже давно умею согревать сердце чужим теплом, не генерируя своего. Это чертовски удобно — подстраиваться под температуру среды, разделять чью-то страсть, не обжигаясь, и охлаждаться, не вымораживая сердце. Но тут произошла неожиданная смешная глупость. Видимо, есть ещё какой-то неписанный закон, и судя по нему, я слишком многое отвергала в последнее время. Потому что именно в этот несчастный раз я почувствовала, … то, что почувствовала. Да ну, никак и не называть, не влюбилась же, в самом деле... Но в этот раз мне было, чем согреть тебя, mi amor.
И, осознав оба факта — что он нет, а я таки да, - я сделала единственный возможный с моей точки зрения шаг: отправилась смотреть игуану. Долго рассказывать, но есть такое место, где её можно погладить, если знаешь ходы. Я терпеливо переждала двадцать минут и чашку чая, и меня пустили к жёлто-зелёной ящерице, греющейся на батарее центрального отопления. Она оказалась не скользкой, не пупырчатой, как я ожидала, а совсем сухой и очень горячей. Она была жарче, чем любое живое существо, которое мне доводилось трогать. И нагревалась иначе, чем неживой объект, полежавший у раскалённого камня, и не как кошка, у которой пылающее пузо запросто может сочетаться с прохладной спинкой. Это был равномерный жар, одинаковый изнутри и снаружи, и тонкая кожа без капли жира, и общее впечатление концентрированного равнодушного тепла.Отлично помню, что впитывала сквозь пальцы знание о том, как следует жить, чтобы было хорошо. Как нужно прижиматься плоскими стопами и животом к ласковым камням, как вытягивать шею, подставляя горлышко под прикосновения, как отворачиваться и закрывать глаза, когда перестают делать приятно. Думаю, игуана никогда не таращится в пустую тёмную ночь, ожидая звонка в дверь или письма.
Далее последовала цепочка событий, не имеющая особого значения для таких, как я. Некоторое количество перемещений в пространстве и немножко во времени, череда встряхиваний и беспокойств, неоднократная смена кондиционированного холода и естественной жары. Главное, что в итоге я оказалась там, где должна быть.
К середине жизни в каждом из нас накапливается необходимость в утешении. Как бы ни была добра судьба, усталость и потери неизбежно оставляют сырую туманную взвесь, которая со временем поднимается до горла, наказывая нас сердечной тяжестью и невыводимым кашлем. От этого, наверное, есть разное спасение, но мне известен один способ: нужно как-нибудь добраться до океана. Нет, море не подойдёт. Средиземное море изгоняет лишь маленькую слабость и маленькую печаль, а горечь половины жизни заберёт только папа-океан. Сначала нужно войти в воду и поверить, что всякая жизнь зародилась здесь, в этой воде, и ни в какой другой, — нет, море не подойдёт. Потому что именно эта вода умеет принять и растворить в себе, как никакая другая, - и так же легко умеет отпустить, никого не держа ни силой, ни хитростью. Потом можно долго смотреть на густое сложное небо, на горизонт, на всё, о чём вам писали в путеводителях, — а можно и не смотреть, закрыть глаза, и с помощью кожи попробовать договориться с теплом и ветром, чтобы они высушили купальник и слёзы. Вообще, есть множество вариантов того, что вы сделаете с океаном, и что с вами сделает океан, но только один из них подходит для таких, как я.Лечь на живот лицом к воде, раскинуть руки, вдавить в сероватый тёплый песок щёку, ладони, колени, всё тело. Позволить солнцу погладить спину и поцеловать затылок. И без ужаса чувствовать, как желтеет и зеленеет кожа, покрываясь кракелюрными трещинками, кисти усыхают до ящеричьих ладошек, глаза теряют ресницы и способность плакать.Я больше ни о ком не помню. Поднимаю узкую коричневатую голову и не мигая смотрю на океан.
Но, ах, кроме любви, - важнее любви, - глоток воды на пике жажды, который исправляет самые гиблые моменты реальности, поглаживание солнечной ладони, когда совсем беда, и холод превращает тебя в лягушку не только снаружи, но изнутри.
Я опять вляпалась в глупую историю, по рассеянности не заметив этого сразу. Только недавно до меня дошло, что набросок моего нежного любовного романа, которым я занималась последние полгода, не сгодится даже для повести. Такое случалось и прежде, но впервые в жизни я почувствовала, что мой предмет, амант, mon amour и mio caro не просто не влюблён, но даже не интересуется мною. Поверьте, это очень свежее, прямо-таки пригоршня_льда_за шиворт_чувство. Не то что бы я избалована любовью, но один из скромных даров феи-крестной состоял в том, что мужчины всегда мной интересовались. Могли не любить, не желать, но им всегда было любопытно. Попадаются камешки, которые не захочешь, да возьмёшь в руки — повертеть, посмотреть, как отражается солнце от кварцевых прожилок. Зачем-то засунуть в карман, провезти тысячу километров, позабыв вынуть, протаскать ещё полгода, прежде чем снова найти, и не выкинуть в уличную урну, а положить в деревянный ящик из-под сигар — к дюжине таких же. И бывают женщины, которых тянет брать и рассматривать, а потом на всякий случай не выпускать из виду, изредка поглядывая — с нежностью, раздражением или грустью, неважно. По неписанному закону сохранения внимания, этим женщинам достаётся мало любви, но много любопытства. И я привыкла к такому положению вещей и ужасно удивилась, обнаружив, что взгляд mon ami уже довольно давно не ищет меня — ни со страстью, ни по привычке; что dear friend больше не располагается в пространстве относительно меня — а просто располагается где-то, в каком-то пространстве, без всякого соотнесения наших координатных систем. Не особенно скандальная новость, впрочем, - однажды это должно было произойти. Я становлюсь старше, и my lovers взрослеют. Им всё трудней сосредотачиваться и удерживать в поле зрения и меня, и свою машину, и работу, и семью, и собственное здоровье. Я бы на их месте тоже в первую очередь жертвовала фантомами и галлюцинациями.И я уже давно умею согревать сердце чужим теплом, не генерируя своего. Это чертовски удобно — подстраиваться под температуру среды, разделять чью-то страсть, не обжигаясь, и охлаждаться, не вымораживая сердце. Но тут произошла неожиданная смешная глупость. Видимо, есть ещё какой-то неписанный закон, и судя по нему, я слишком многое отвергала в последнее время. Потому что именно в этот несчастный раз я почувствовала, … то, что почувствовала. Да ну, никак и не называть, не влюбилась же, в самом деле... Но в этот раз мне было, чем согреть тебя, mi amor.
И, осознав оба факта — что он нет, а я таки да, - я сделала единственный возможный с моей точки зрения шаг: отправилась смотреть игуану. Долго рассказывать, но есть такое место, где её можно погладить, если знаешь ходы. Я терпеливо переждала двадцать минут и чашку чая, и меня пустили к жёлто-зелёной ящерице, греющейся на батарее центрального отопления. Она оказалась не скользкой, не пупырчатой, как я ожидала, а совсем сухой и очень горячей. Она была жарче, чем любое живое существо, которое мне доводилось трогать. И нагревалась иначе, чем неживой объект, полежавший у раскалённого камня, и не как кошка, у которой пылающее пузо запросто может сочетаться с прохладной спинкой. Это был равномерный жар, одинаковый изнутри и снаружи, и тонкая кожа без капли жира, и общее впечатление концентрированного равнодушного тепла.Отлично помню, что впитывала сквозь пальцы знание о том, как следует жить, чтобы было хорошо. Как нужно прижиматься плоскими стопами и животом к ласковым камням, как вытягивать шею, подставляя горлышко под прикосновения, как отворачиваться и закрывать глаза, когда перестают делать приятно. Думаю, игуана никогда не таращится в пустую тёмную ночь, ожидая звонка в дверь или письма.
Далее последовала цепочка событий, не имеющая особого значения для таких, как я. Некоторое количество перемещений в пространстве и немножко во времени, череда встряхиваний и беспокойств, неоднократная смена кондиционированного холода и естественной жары. Главное, что в итоге я оказалась там, где должна быть.
К середине жизни в каждом из нас накапливается необходимость в утешении. Как бы ни была добра судьба, усталость и потери неизбежно оставляют сырую туманную взвесь, которая со временем поднимается до горла, наказывая нас сердечной тяжестью и невыводимым кашлем. От этого, наверное, есть разное спасение, но мне известен один способ: нужно как-нибудь добраться до океана. Нет, море не подойдёт. Средиземное море изгоняет лишь маленькую слабость и маленькую печаль, а горечь половины жизни заберёт только папа-океан. Сначала нужно войти в воду и поверить, что всякая жизнь зародилась здесь, в этой воде, и ни в какой другой, — нет, море не подойдёт. Потому что именно эта вода умеет принять и растворить в себе, как никакая другая, - и так же легко умеет отпустить, никого не держа ни силой, ни хитростью. Потом можно долго смотреть на густое сложное небо, на горизонт, на всё, о чём вам писали в путеводителях, — а можно и не смотреть, закрыть глаза, и с помощью кожи попробовать договориться с теплом и ветром, чтобы они высушили купальник и слёзы. Вообще, есть множество вариантов того, что вы сделаете с океаном, и что с вами сделает океан, но только один из них подходит для таких, как я.Лечь на живот лицом к воде, раскинуть руки, вдавить в сероватый тёплый песок щёку, ладони, колени, всё тело. Позволить солнцу погладить спину и поцеловать затылок. И без ужаса чувствовать, как желтеет и зеленеет кожа, покрываясь кракелюрными трещинками, кисти усыхают до ящеричьих ладошек, глаза теряют ресницы и способность плакать.Я больше ни о ком не помню. Поднимаю узкую коричневатую голову и не мигая смотрю на океан.
