Дорогой III дневник, сегодня нам с тобой три месяца и три дня.

Отрывок из критики : Обрывки Вашей жизни переплетаются с историями...множеством историй других людей. Мысли и чувства Вы выражаете элегантно, без лишней напыщенности.
Полностью погрузилась в атмосферу, царящую внутри этого маленького мира. Завораживающе.
Тебя опутывает паутиной образа, созданного хозяйкой. Минус в том, что тяжело выпутаться.
Вы напоминаете дорогие французские духи, которые долго держатся на одежде.

---

Иван Ефремов "Туманность Андромеды"

Прозрачный пол из органического стекла загорелся малиновым светом раскаленного чугуна. Из-под нижних козырьков сцены заструились потоки красных огней. Они метались и набегали, сочетаясь с ритмом мелодии в пронизывающем пении скрипок и низком звоне медных струн. Несколько ошеломленный стремительностью и силой музыки, Мвен Мас не сразу заметил, что в центре пламеневшего пола появилась Чара, начавшая танец в таком темпе, что зрители затаили дыхание.

Мвен Мас ужаснулся, что же будет, если музыка потребует еще большего убыстрения. Танцевали не только ноги, не только руки - все тело девушки отвечало на пламенную музыку не менее жарким дыханием жизни. Африканец подумал, что если древние женщины Индии были такие, как Чара, то прав поэт, сравнивший их с пламенными чашами и давший наименование женскому празднику.
<...>
Веда следила за каждым жестом Чары и думала, что в ее движениях есть удивительная двойственность: они одновременно нежные и хищные. Нежность - от плавности движений и невероятной гибкости тела, а хищное впечатление исходит от резких переходов, поворотов и остановок, происходящих с почти неуловимой быстротой хищного зверя. Эта вкрадчивая гибкость получена темнокожими дочерьми Гондваны в тысячелетия тяжелой борьбы за существование. Но как гармонично она сочеталась в Чаре с твердыми и мелкими критско-эллинскими чертами лица!

В короткое замедление адажио вплелись учащавшиеся диссонансные звучания каких-то ударных инструментов. Стремительный ритм взлетов и падений человеческих чувств в танце выражался чередованием насыщенных движений и почти полной остановкой их, когда танцовщица застывала недвижным изваянием. Пробуждение дремлющих чувств, бурная вспышка их, изнеможенное сникание, гибель и новое возрождение, опять бурное и неизведанное, жизнь скованная и борющаяся с неотвратимой поступью времени, с четкой и неумолимой определенностью долга и судьбы. Эвда Наль почувствовала, как близка ей психологическая основа танца, как щеки ее покрываются краской и учащается дыхание...

Мвен Мас не знал, что балетная сюита написана композитором специально для Чары Нанди, но перестал страшиться ураганного темпа, видя, как легко справляется с ним девушка. Красные волны света обнимали ее медное тело, обдавали алыми всплесками сильные ноги, тонули в темных извивах ткани, зарей розовели на белом шелке. Ее закинутые назад руки медленно замирали над головой. И вдруг, без всякого финала, оборвалось буйное звучание повышавшихся нот, остановились и погасли красные огни. Высокий купол зала вспыхнул обычным светом. Усталая девушка склонила голову, и ее густые волосы скрыли лицо.

---

Живые звёзды.

Восемь ослепительно-серебряных голубей парят в небе, время от времени образуя контуры созвездий.Спасибо тебе, Господи. За двадцать лет жизни я не видела ничего прекраснее.

---

Ночь с тридцать первого на первое. Линии Жизни и Ума.

Прежде всего, я хотела бы выразить благодарность своему любимому мужчине.
Роман, без тебя я не пережила бы эту ночь и многие другие ночи и дни.

Я полагала, что не представляю никакого сексуального и финансового интереса для Великого и Ужасного Кризиса, но он решил трахнуть меня прямо в сердце. Не скажу что не рассматривала такую вероятность, но как неисправимый романтик, с каким-то священным щемящим ужасом ждала чего-то ещё...

Поняв в чём дело, запрокинула голову и рассмеялась от невыносимой боли.
О, майн готт...

Ты действительно думала, что.....
А я тихонько сошла с ума и на моей шее затянулся " шарф Айседоры".
От волнения вся кровь высохла в венах.

По сравнению с тем что мы разделили пополам,
по сравнению с тем что нам пришлось вынести, эта проблема
показалась мне настолько... бумажной. Смять и выбросить.

Прости меня за циничные слова,
но праздность убивает что-то в нас.

Прости меня за... наверное, это одна из чертовски приятных форм эгоизма.
Но когда ты приходишь из офиса, такая усталая и родная, я умираю от нежности.

Прости мне мою чрезмерную сентиментальность, и...

Мы переживём это и превзойдём. Я знаю, вижу.
Я не практична, я многого не умею.
Но я как никто другой умею ждать.
И верить в тебя. Я всегда буду на твоей стороне.

Я увидела то что несколько месяцев сосало мою кровь и раздирало горло до крови. Это разумное существо - мой страх, моя боль, моя маленькая смерть, бомба замедленного действия. Оно было похоже на микроскопического морского ежа. Я выплакала его слезами потрясения, откровения и радости. Я, о, простите за медицинские подробности, выблевала его вместе с дорогим шампанским и чёрной икрой. Возможно, во мне ещё остались его иглы, но одно я знаю точно. Я хочу жить. У меня есть смысл просыпаться по утрам. Я всегда должна быть прекрасной, как Скарлетт О Хара, даже на краю пропасти.

Чувственное наслаждение проходит и гаснет в мгновение ока,
но взаимное доверие, сердечные радости, упоение души
не исчезают, не уничтожаются. Я буду любить вас до самой смерти.

---

Первый пост в этом году. Пожалуйста будь.

Мне страшно, когда ты хочешь оградить меня от боли подобным образом.
Я жить хочу. Хочу печали!

Мне хочется покачать тебя в ладонях
- теплых, как ничто другое в этой влажной зиме с ее белой больной испариной.

Мне нужно твое дыхание в спину
- как дуло пистолета, которое стреляет оранжевым мандариновым конфети,
запахом желтых ромашковых сердцевинок, плавным ритмом колыбельной на стихи Лермонтова.

---

Елена Никитаева " Он не танцует"

Он не танцует со мною самбу, он не играет со мною в Будду,
Он не находит во мне Кришну, он отрицает во мне Иисуса.
Он мой любимый, родной самый, больше искать никого не буду,
Даже не стану других слушать, он – мой костёр, и моё искусство.
Шепчут шаманы, поют канарейки, море кричит о большом цунами,
Женщины ищут тёплое, доброе. Женщины бьются за превосходство.
Разум мой рьяный, разум мой меткий всё обещает тебя со снами.
Ангельской весточкой, быстрой, скорой влейся в меня, да и стань солнцем.
Где-то война обречённою струйкою липнет к лицу оголтело и смело, и
Вот я, с тобою, хочешь – баюкай
Дитём,
А хочешь, бери
Телом

---

Не хватило фантазии на заголовок.

Со мной сегодня весь день флиртуют парни в ковбойских шляпах.
Наконец-то дома. Можно расслабиться и прилечь.

---

Итоги года. Смутные ассоциации.

Январь. Свидание в библиотеке. Ты в Риге. Горькое Рождество.

Февраль. Тихая ревность. И сонное счастье в моих ладонях.

Март. Затмение сердца. Тюльпаны на подоконнике.
Так близко видела твою смерть и плюнула ей в лицо.

Апрель. Усталость. Лимонный сорбет. Ядовитый укол.

Май. Купание в фонтанах. Ревность. Сердечный кульбит.

Июнь. Чтение Йетса в родильной палате.

Июль. День Рождения на Патриарших. С бывшим.

Август. Виски и ломтики дыни. Бильярд топлесс. Ночь с олигархом.

Сентябрь. Привязанность. Новый мотив. Каппучино из автомата.

Октябрь. Душно. Душевный стриптиз. Отчаянье лечится долго.

Ноябрь. Я наверно пьяна. "Я тебя никогда не увижу?..."

Декабрь. Серебро. Тонкий лёд. Менуэт на осколках.
Я возможно больна. "Я тебя никогда не забуду".

---

Юлия Шилова: Новый год.

Новый Год – мой самый любимый праздник . Мне нравится предновогодняя суета , ощущение перемен и ожидание того , что именно в новом году в моей жизни всё переменится в лучшую сторону . Новый Год открывает завесу волшебства и радости , веру в то , что исполнятся все наши желания .

Мандарины , шампанское , салат оливье , торт « Наполеон » , счастливые родители и многочисленные родственники -- именно таким был в нашей семье Новый год долгие годы . Все школьные годы я всегда была снегурочкой и вела , как школьные ёлки , так и городские . Это было замечательное и , по своему , счастливое время . У меня был нежно голубой костюм и красивый парик с белыми , длинными косами . Дед Морозом был мой одноклассник , который вместе со мной вёл по несколько ёлок в день , импровизировал , танцевал и раздавал подарки . Я до сих пор помню счастливые глаза других детей , их смех , их восхищение и их детская вера в то , что мы настоящие . Дети дёргали меня за мои косы , читали стихи , пели песни и загадывали самые невероятные желания . Поздно вечером , после завершения очередной ёлки , мы с Дедом Морозом шли в школьную столовую в надежде получить безумно вкусный яблочный пирог , испечённый нашими поварами . Именно так нас награждали за наш многочасовой труд , ведь по сути мы ещё сами были детьми . Я часто вспоминаю , как мы торжественно разрезали этот пирог и с каким блаженством мы его ели . Тогда нам казалось , что ничего нет вкуснее на свете . Я снимала свои косы , бросала их на соседний стул , ела пирог и смотрела на снявшего бороду одноклассника влюблённым взглядом . И нам совсем не было грустно , что все эти каникулы нам придётся стоять на городской площади , мёрзнуть и развлекать народ , ведь мы были вместе и каждый вечер мы имели возможность есть такой вкусный пирог ! А в новогоднюю ночь мой Дед Мороз зашёл за мной на ёлку едва стоя на ногах ,попросту сильно пьяный . Борода съехала на бок , шапка поползла на глаза , а о равновесии оставалось только мечтать . Я хорошо помню , как я , такая хрупкая снегурочка , буквально тащила на себе пьяного Деда Мороза и посадив его на стул рядом с главной ёлкой нашего города , пыталась вести этот праздник одна . Дед Мороз сидел просто для фона . Я помню , как стала вести конкурс , толпа рухнула со смеха и я подумала , что я делаю , что то не так . А когда оглянулась , то увидела упавшего Деда Мороза , который тянулся за мешком подарков и заплетающимся языком пытался прочитать какое то четверостишие . В ту ночь я очень сильно обиделась на Деда Мороза . Под утро я шла домой усталой походкой , а протрезвевший Дед Мороз , плёлся за мной и приносил свои извинения . Догнав меня он подарил мне шоколадное сердце , которое сам заказал на кондитерской фабрике . Это было первое сердце , которое мне подарил мужчина и пусть оно шоколадное , ведь этим мужчиной был сам Дед Мороз . Это было так трогательно и неожиданно . Первое сердце , первое признание в любви и первые , робкие поцелуи …

Я до сих пор верю в то , что новогодняя ночь особенная и в неё может произойти всё , что угодно . Я верю в чудо , которое обязательно придёт в мою жизнь и всё изменится . Я наряжаю свою дочь восхитительной снежинкой на новогодний бал и пытаюсь убедить её в том , что на Новый год к нам обязательно придёт Дед Мороз . Дочь улыбается и упрекает меня в том , что я такая большая и до сих пор верю в сказки , что Морозов нет , что это обычные дядьки с игрушечными носами , которые ходят по квартирам и ждут , что им кто нибудь нальёт выпить . Наши дети стали намного взрослее , чем тогда были мы . А я в её возрасте во всё верила и даже писала письмо Деду Морозу . Я даже сейчас ему письма пишу . Прошу у него побольше жизненных сил , творческой реализации и душевного спокойствия и мира в семье .

В эту чудесную ночь принято поднимать бокалы и загадывать желания , которые непременно сбываются . Пусть так будет и в эту ночь ! Пусть этот Новый Год будем самым щедрым ! И пусть на нашем с вами пути встречаются только хорошие люди , ведь в этом мире хороших людей намного больше , чем плохих , просто многие скрывают то, что они хорошие . И пусть в этот Новый год произойдёт какая то неожиданная встреча . Под бой курантов обязательно загадайте встретить ЕГО . Пусть в вашей жизни появится тот , о ком вы так долго мечтали , видели во сне и рисовали в своём воображении .

Чтобы не случилось в прошлом году давайте вместе скажем ему СПАСИБО за всё хорошее что произошло с нами за это время , а всё плохое оставим в уходящем году как ненужное и бесполезное .
Пусть за Вашим столом будет радость и смех ! Пусть этот год станет для Вас годом добрых перемен , мира и согласия . Дай Вам Бог сил , здоровья и благополучия Вам, Вашим родным и близким !

---

Дмитрий Воденников " Белая звезда"

И как от угля, в темноте горящего,
мне глаз не отвести никак
от этого
на первый взгляд невзрачного,
от зряшного, на первый взгляд, цветка.

Ян Сатуновский

 

— А пусть Бетти споет нам что-нибудь веселенькое!
— Да! Например, какой-нибудь трогательный военный марш: пу-рум-пу-рум-пурум-пурум.
Бетти: — Но я не знаю — трогательных маршей...

Из фильма «Здравствуйте, я ваша тетя!»

 

I.

— Когда я увидел тебя — там, на перроне, — такую яркую, такую белую,ослепительную, и ты сжимала в ладони фишки из казино (у тебя не было денег, и, мне кажется, ты даже не знала, как они выглядят), а проводник грозился составить протокол, и будапештский экспресс остановился (-В степи. — Нет, мадам, это не степь, это город. — Город! Какой же это город! Это степь, к тому же я — мадмуазель, впрочем, неважно) в нашембогом забытом городишке, и пахло жареным гусем из домика начальника станции (гуся задавил товарняк, а начальник станции до сих пор живи здоров), и когда ты приняла мое смиренное сбивчивое предложение(я заплатил штраф и вез тебя на велосипеде через темный брусчатый городок) и провела ночь на моей квартире, где вместо душа — садовая лейка, где в книжном шкафу бродит мышонок, а соседи напротив наблюдают за нами из-за опущенных занавесок, — когда я увидел тебя тогда, Мона,такую невозможную, такую прекрасную, и когда ты покинула меня, ибо ни одна звезда не изменяет свою орбиту («Ни одна?» — «Ни одна!»),я понял, что мне тебя не забыть никогда. И теперь одна звезда на небе носит — твое — имя.

 

(Женщина, которой адресованы эти слова, — через десять лет —угощается в полдвенадцатого ночи мясным заливным, закусывая последнее слоеным пирожком с рыбой. Так она чувствует себя более счастливой.Впрочем, справедливости ради, она всегда была не дура поесть.Да и выпить. Если бы учитель младших и старших классов сейчас ее увидел, он бы ее и не узнал. Но он не увидит. Он же — астроном.)

II.

— Второй раз я тебя увидел тоже в белом. Как медсестру («Но мы ужене надеялись найти няню, в агентстве нам посоветовали взять добермана»). Деб-би. Имя твое звучало подобно музыке. Ну чтож поделать, если ты была женой и психом, и пыталась меня убить — всеми возможными способами. («Любишь ли ты, Фестер Адамс, романтическую жизнь? Я, например, просто обожаю ее! — И я, и я, — лепечу я, глядя на тебя снизу вверх, лысый и странно чувственный. Счастливый чертовдурак. — А ты готов мне ее подарить? — Да! — Ты умрешь за меня? —Да!! — Обещай! — отрезаешь ты неожиданно резким голосом — и бамс,включенный в сеть транзистор летит в бассейн, где, между прочим, лежу я. С лампочкой во рту.) Ты любила меня до смерти. Я тоже.

 

Когда ты рассыпалась в прах (при неудачной попытке уничтожить всю мою семью: ведь ты всегда была слишком небрежна), в кучку золы и ворох золотых чужих кредиток, я женился на другой. Она была тоже лысая,и мы стали отличной парой. Но иногда я тоскую по тебе. Длинными лунными ночами. Тогда я выхожу на кладбище и вою. Деб-би... Само твое имязвучит как глупая музыка. Из того же транзистора.

 

ГОЛОС ДЕББИ ДЖИЛИНСКИ (из-под земли): Ну да.... Я убивала,я калечила, я отнимала одну невинную жизнь за другой... Но развея виновата? И разве я не заслужила немного любви? ... и драгоценностей?

...Впрочем, к Фестеру Адамсу у меня нет вопросов («ты любила меня до смерти, я тоже»). Он может сесть.

А вы — встаньте...

III.

...Мне тут снилось однажды: далекий израильский дом,
(всего-то пять дней мы и были с тобою вдвоем),
ты мне все говорил: ты же темный, как кошкины сны,
потеряешься в городе этом, найдет полицейский, а ты только «мяу» да «ы-ы».
Даже улицы, где ты прописан, я уверен, ты не знал и не знаешь.
А ну отвечай — ведь не знаешь?
И я отвечаю: — Не знаю.
...но зато я узнал, сколько было в нас волчьей любви...
Пять уж лет как проснулся,
а я только «мяу» да «ы-ы».

Был такой советский фильм (снял его Михаил Козаков) — назывался он «Безымянная звезда». Играли там Вертинская и Косталевский. Я этот фильм любил. Любил, вполне замечая все его наивности и недостатки, всюмеру его сентиментальной условности. (Кстати, Вертинская была единственной актрисой, которая играя утреннюю любовную сцену, когда ее героиня только проснулась на колченогом диване, не позволяла герою поцеловать себя в губы: скользила по-кошачьи по его шее, по щеке, как будто ластилась, не разжимая губ, сонно улыбалась, а на самом деле —просто не позволяла: это было убедительней любой системы Станиславского — и сама Вертинская, и ее героиня, хрупкая и тающая,отлично знали — объект желания, только проснувшись, не позволяет себя никому целовать в слишком человеческий рот, как неумытая школьница,а под благовидным предлогом выскальзывает в ванную и там чистит зубы —ведь желание идеально. Вертинская это интуитивно чувствовала,а режиссер — нет. Поэтому потом, видимо, все-таки это ее сделать заставил: поцелуй состоялся. Но это ее первое движение уклониться —...).

Я любил этот фильм.

Но потом мне открыли на него глаза.

 

— Отвратительно и трусливо, — сказали мне. — Что он сделал, этотучитель младших и старших классов, чтоб задержать Вертинскую в своей захудалой жизни?

— Он отказался от нее... Когда приехал в этот город невиданныйкрасоты автомобиль и в нем лощеный господин («Ты волновался из-заменя?» — «Да. Но недолго. Я вспомнил, что у тебя, кроме игральных фишек, не было в этот вечер никаких денег, и стал планомерно объезжать все пригородные вокзалы: я знал, что тебя где-нибудь высадят. И я нашел тебя. Я ВЕДЬ ВСЕГДА ТЕБЯ НАХОЖУ, не так ли?»)... Когда наступил отрезвляющий солнечный день — эта тающая и хрупкая инопланетная женщин аоказалась ему не по плечу и не по карману. Ему, скромному неудачнику,учителю младших (и старших) классов. Рядом с ней стоял совсем другой:сильный и уверенный автомобильный господин, и учитель понял, что сейчас потеряет ее... И что их любовь — (тут я вздыхаю) на небе. (Иногда мне нравится выглядеть идиотом.)

— На каком небе?!

Я (смиренно): — На ночном.

— Какая удобная позиция! Ничего не сделать и потом плакать всю жизнь. Ну да, плакать и тосковать легче.

— Как знать, может и не легче. (Задумчиво гляжу на закат.) Но затотам, в вышине — ночью — можно иногда увидеть звезду, которая теперь носит — мое имя.

— На хер тебе сдалось твое имя в этих чертовых небесах?

Что называется, без комментариев.

Мир — плохой. Нам — ничего не дают.

Однако сядьте...

IV.

— А ты знаешь, я на самом деле рада, что ты дал мне уехать. ... С детства я честно верила, что меня ждет чудесная судьба. Я рассматривала ладонь, и мне казалось, что Бог вживил туда какую-то длинную невероятную историю. Написал знак, нарисовал маленькую счастливую звезду. Не автомобильного господина (хотя не у всякой девушки естьтакой сильный и уверенный в себе человек, который всегда ее находит,а ведь это не мало, когда тебя всегда ищут)... Не учителя младших(и старших) классов, которого я даже не разглядела в темноте на перроне, да и потом была крайне невнимательна (у меня вообще есть ощущенье, что человек любит не человека, а только свою жажду любви —и редкое в этом деле совпаденье). Не свое белое платье, алкоголь, игру,разрывы, встречи и прочую достоевщину — а что-то совершенно невообразимое. Огромное, как шар. ...У меня такое было в детстве, когдая болела... Когда начинался жар, я вдруг видела (точнее, осознавала),что прямо на меня, наваливаясь на глаза, катится гигантский мяч. Он был такой бескрайний (как пятиэтажный дом), что я, в сущности, не должнабыла знать, что эта махина — круглая. Но я знала. Смотреть на негои ждать его, темный, ноздреватый, каменный, было мучительно,но и не смотреть было нельзя. Вот так и с будущей судьбой... Я тоже ждала свой долгожданный гигантский шар, но только другой: разноцветный,цветочный, быстровертящийся. И знала, что он тоже раздавит меня. ... Не раздавил.

 

...Первая же гадалка, посмотревшая на мою ладонь, своими словами меня почти уничтожила...

 

«Все, чего ты добьешься в жизни, ты добьешься сама, — сказала она. —На тебе нет ни проклятья, ни особой удачи. Ни темного шара,ни цветного. Ни звезды. Все, как у прочих. И так же мало, как у прочих».

 

— То есть я не буду счастлива? — спросила я, усмехнувшись (умела я это делать: очень неприятно я усмехалась, и тогда и сейчас).

— Почему, не будешь? Будешь... Но это будут только всполохи. Точки.Их будет немного. И ты их будешь очень ценить. Точнее — должнанаучиться.

 

И я — научилась.

Ни первая любовь, ни вторая, ни третья, ни пятая (сейчас я это могу сказать) не была чем-то изначально для меня органичным. Мною выбранным. Не было «моим». Если бы мне дали выбирать, я бы выбрала совсем другое.Другого. Даже физический тип человека и тот мне всегда снился иной.Подбородок пожестче, шея посмуглее, руки полегче и аккуратная родинкана шее (с родинками на шее — вообще всегда была напряженка: все не тами не так, ни одну целовать не хотелось). Он садится в моем снена корточки — и двадцать лет назад, и пять, и полмесяца назад —и шнурует свой ботинок. Вот, в сущности, и вся любовь. Но ни одинмужчина в моей жизни не умел так шнуровать ботинок. А кажется — чего легче-то? Сел на корточки, на одно колено оперся, другое выставил,голову наклонил, затылок, беззащитный и одновременно равнодушный,показал и сиди себе, шнуруй — не хочу. Так ведь нет... Именно, чтоне хочет. Что говорите? — Не положено? — Ну да, где-то я уже об этомслышала.

 

Поэтому все остальное я сделала сама.

 

В частности, я так научилась ценить эти всполохи счастья, эти точкислучайного неполного совпадения, любила их так сильно и бережно, чт ов конечном итоге они слились для меня в один белый светящийся след,в размотавшийся клубок, в размазанный по длинной дороге шар...И теперь — периодами — мне кажется, что вся моя жизнь — это одинсплошной поток необъяснимой удачи, какие-то сплошные — прости господи —солнечные пятна.

 

Потому что вообще-то неудача (или то, что мы называем ею) — на самом деле приближает нас к самим себе. А удача закрывает нам глаза и делает пугливыми. Слишком много глаз, слишком много чужих линий на ладони,слишком много зеркал, слишком много вариантов, слишком много нот,Амадей. А вот неудача — наоборот: раскрывает нас и разрешает нам просто жить.

 

Она как бы отшелушивает с нас то, чего мы так страстно хотели (ведь оно снилось нам по ночам), но когда это «оно» приходило, то мы видели,что это совсем не то, чего мы ждали (пусть чуточку, но не то). Оно намне по росту (слишком жмет, всегда мало, да и модель не наша).

И когда мы сбрасывали удачу, то понимали, что дышать нам стало легче.

 

И поэтому когда я вспоминаю теперь ваши лица (всех пятерых), я думаюне о том, что один отказался от меня, а другого пришлось прогнать,а третий ушел сам, и не о том, что мы часто были несчастны вместе,а чувствую нежность и горячую благодарность ко всем вам за то, что вы любили меня (видя при этом периодические сны о другой), искали меня на пригородных полустанках, с фишками в руках, — матерясь и не высыпаясь, а также за то, что каждый из вас зашнуровывал ботинки по-своему.

 

А уж когда я поднимаю по вечерам лицо к небу (ну, например, чтобы посмотреть, будет ли дождь) или лежу, запрокинув лицо в потолок,с шестым возлюбленным (что ж поделать, любовь заразна — и если тебя сильно любили раньше, то на тебе остается все тот же невидимый след,и многие его, не отдавая себе в этом отчета, чувствуют и наматывают на тебя новые слои этого любовного кокона, как слои лака или краски),то я знаю: что там, на небе, есть и МОЯ звезда.

Мне от нее, если честно, ни жарко, ни холодно.

Но она все равно — ЕСТЬ.

Твоя Мона.

V.

...Ну а уж если говорить только за себя (без чужих голосов и других внутренних персонажей), то моя самая главная удача была в том, что лично я недавно понял, что там наверху никого нет. Ни звезды,ни судьбы, ни кого другого. Ну, то есть смысл существования есть,а говорить спасибо — некому. Да и незачем. Там — безлично. И пора ужеперестать играть в дочки-матери. А также в сына и папу.

 

По той простой причине, что мы уже выросли, и никто за нас не заступится и не накажет, если потребуется. Мы — одни. (Как иногдаговорят женщины: Бог меня надоумил, и я купила кулек крупы, и тут какраз грянул кризис: значит, Бог любит меня, охраняет.) Так вот — Бог не надоумит. И уж точно — покупать три килограмма муки. Делать емубольше нечего.

 

Но сердце тоскует без возможности сказать спасибо (человеку трудно, когда некого благодарить).

Ибо даже с точки зрения «мировой гармонии» — чисто энергетически —надо обязательно самого себя возвращать. Отдавать, чтоб получать обратно. Это совершенно ясная история (кстати, выводящая тебя за пределы по-человечески понятных удач или неудач. Потому что тогда ВСЁ вообще — сплошная удача) и размусоливать тут нечего.

 

В общем, мысль как воробей металась, и это неотданное «спасибо» всевремя норовило капнуть на голову. И вдруг в один момент я понял, чтокаждый раз надо благодарить реального адресата. Не кого-то третьего, не пересыльного, не судьбу, не звезду, не Бога (вообще это свинствопо отношению к действительному источнику добра и счастья, если мы благодарим кого-то третьего, пусть даже этот третий сверху, а не егосамого).

И тогда каждый раз — я стал искать (то есть отшелушивать автоматическое, механическое, а значит, и неосознанное), кому жев каждый конкретный момент жизни, когда я испытываю счастье или избегаюобиды и горя, я должен сказать это «благодарю».

 

Самое трудное (психологически), оказалось, говорить «спасибо» — себе.

Очень легко — человеку.

Очень смешно — собаке.

И очень обидно — миру.

Но когда я верно понимал, кто же заслужил эти слова благодарностии произносил их про себя (себе — за сегодняшнее совершенство, кому-то —за то, что нам было когда-то хорошо вместе, собаке — за то, что мы будем с ней праздновать Новый год и никого не пустим, а мужику на улице, что не убил, а ведь мог), ко мне шло такое сильное обратное невидимое свечение и такой ясный тепловой приток, что я понимал: адресат выбран правильно.

VI.

...Я тут говорю важные для себя слова в мир, а они валятся туда какой-то цветочной ахинеей, мало кому понятной и нужной воздушной крупой... И, наверное, справедливо.

— О чем пишет Воденников?

— Ну как о чем? О том, что его все хотят. Тема сексуальности — вообще его тема.

<...>

— У меня недавно было три ночи, которые некоторые вещи во мне перевернули.

— Это у вас от недостатка кальция.

<...>

— Нельзя прилюдно не сказать «я люблю этого человека», если всепротив него, и даже если он несет полуфашистскую чушь. Потому чтоя действительно люблю этого человека.

— Если вы еще раз скажете такую антипартийную вредную вещь, мы на нашем месткоме вас непременно «сольем».

(Ну, с такого «месткома» самое время сливаться.)

Я — неудачник.

По-моему, это здорово.

...Когда-то мы ввели с близким кругом моих друзей несколько птичьих фраз. В частности: «Мир плохой. И нам ничего не дают». Выпадал снег —мы это произносили. Нам приносили поесть — мы повторяли их снова. К нам обращались со словами любви — мы опять хохотали и твердили эти слова про мир, как считалку в детском саду. Это всегда были веселые фразы,они выскакивали из нас через каждые пять минут, и это длилось годами.

Так вот: МИР ПЛОХОЙ, И НАМ НИЧЕГО НЕ ДАЮТ. Спасибо за это — этому — миру. Он-то знает, что делает.

Твой Дима.

∗∗∗

К тому же — в том случае, если уж он совсем развихляется, у насвсегда остается шанс, отложив фишки, которыми мы хотели оплатить нашпуть в один конец, и, взяв транзистор с длинным шнуром, воткнутымв сеть, спросить (у этого самого мира, лежащего в бассейне и глядящегона нас счастливыми влюбленными глазами, эх ты, чертов дурак):

— Любишь ли ты ослепительную жизнь? Я вот, например, просто обожаю ее.

— Да! Но что-то у тебя в руках, мой дорогой и любимый?

— Транзистор.

— А как его зовут?

— Номер 1235. ... И ты готов мне ее подарить?

— Да!

— И ты умрешь за меня?

— Да!!

— ОБЕЩАЙ.

..............................

---

Фёдор Сваровски " Мне сказали"

мне сказали
что ты меня все еще любишь

что ты звонишь
когда меня нету дома

читаешь мои любимые книги
чтобы быть внутренне ближе

ходишь за мной по пятам
в офисе и магазине
к знакомым

говорят, тебя даже видели рядом со мной
весной
на гриле
далеко за городом
и даже на конференции по недвижимости в Париже

и это
несмотря на то
что мы друг с другом практически не говорили

и по известным причинам
я в ближайшем будущем тебя, как мне кажется, не увижу

хочешь узнать почему?

потому что на мокрой дороге в Ригу
тебя разорвало, размазало, разбросало
и перемешались в единую массу волосы, мясо, кости
и какое-то даже сало
и отдельно лежала оскаленная голова

потому что я был на похоронах
как положено
покупал цветы

потому что ты
два года уже мертва

но

может быть, это все-таки правда

потому что какой-то странный
травянистый запах
бывает в ванной


ранним утром
я иногда захожу на кухню

там
внезапно
вымыты все тарелки
и накурено
и съедена вся халва

---

Заброшенный лес.

Мой белый цветок, кто проносит тебя на весу? -
Любовная астма мне вывихнет ночи и дни...
Я в нашем лесу, в этом нежном заблудшем лесу
Из петель воздушных любви...

---

Чёрное пальто.

Одна девушка вдруг оказалась на краю дороги зимой в незнакомом месте, мало того, она была одета в чье-то чужое черное пальто.Девушка вообще не помнила, кто она такая и как ее зовут.

Она стояла и мерзла на непонятном шоссе зимой, ближе к вечеру. Вокруг был лес, становилось темно. Девушка подумала, что надо куда-то двигаться, потому что было холодно, черное пальто не грело совершенно.Она пошла по дороге.

Тем временем из-за поворота показался грузовик. Девушка подняла руку, и грузовик остановился.
Шофер открыл дверцу. В кабине уже сидел один пасcажир.
- Тебе куда?
Девушка ответила первое, что пришло на ум:
- А вы куда?
- На станцию, - ответил, засмеявшись, шофер.
- И мне на станцию. - (Она вспомнила, что из леса, действительно, надо выбираться на какую-нибудь станцию).
- Поехали, - сказал шофер, все еще смеясь. - На станцию так на станцию.
- Я же не помещусь, - сказала девушка.
- Поместишься, - смеялся шофер. - Товарищ у меня одни кости.
Девушка забралась в кабину, и грузовик тронулся.
Второй человек в кабине угрюмо потеснился.
Лица его совершенно не было видно из-под надвинутого капюшона.
Они мчались по темнеющей дороге среди снегов, шофер молчал, улыбаясь, и
девушка тоже молчала, ей не хотелось ничего спрашивать, чтобы никто не заметил, что она все забыла.
Наконец они приехали к какой-то платформе, освещенной фонарями, девушка слезла, дверца за ней хлопнула, грузовик рванул с места. Девушка поднялась на перрон, села в подошедшую электричку и куда-то поехала.

Она помнила, что полагается покупать билет, но в карманах, как выяснилось, не было денег: только спички, какая-то бумажка и ключ. Она стеснялась даже спросить, куда едет поезд, да и некого было, вагон был совершенно пустой и плохо освещенный. Но в конце концов поезд остановился и больше никуда не пошел, и
пришлось выйти.

Это был, видимо, большой вокзал, но в этот час совершенно безлюдный, с погашенными огнями. Все вокруг было перерыто, зияли какие-то безобразные свежие ямы, еще не занесенные снегом. Выход былтолько один, спуститься в туннель, и девушка пошла по ступенькам вниз.Туннель тоже оказался темным, с неровным, уходящим вниз полом, толькоот кафельных белых стен шел какой-то свет. Девушка легко бежала вниз по туннелю, почти не касаясь пола, неслась как во сне мимо ям, лопат,каких-то носилок, здесь тоже, видимо, шел ремонт. Потом туннель закончился, впереди была улица, и девушка, задыхаясь, выбралась на воздух. Улица тоже оказалась пустой и какой-то полуразрушенной. В домах не было света, в некоторых даже не оказалось крыш и окон, только дыры, а посредине проезжей части торчали временные ограждения: там тоже все было раскопано.

Девушка стояла у края тротуара в своем черном пальто и мерзла.
Тут к ней внезапно подъехал маленький грузовик, шофер открыл дверцу и сказал: - Садись, подвезу. Это был тот самый грузовик, и рядом с шофером сидел знакомый человек в черном пальто с капюшоном. Но за то время, пока они не виделись, пассажир в пальто с капюшоном как будто бы потолстел, и места в кабине почти не было.
- Тут некуда, - сказала девушка, залезая в кабину. В глубине души онаобрадовалась, что ей чудесным образом встретились старые знакомые. Этобыли ее единственные знакомые в той новой, непонятной жизни, которая еетеперь окружала.
- Поместишься, - засмеялся веселый шофер, поворачивая к ней лицо.
И она с необыкновенной легкостью действительно поместилась, дажеосталось еще пустое пространство между ней и ее мрачным соседом, оноказался совсем худым, это просто его пальто было такое широкое.
И девушка думала: возьму и скажу, что ничего не знаю.

Шофер тоже был очень худым, иначе бы они все не расселись таксвободно в этой тесной кабине маленького грузовика.Шофер был простоочень худой и курносый до невозможности, то есть вроде бы уродливый, ссовершенно лысым черепом, и вместе с тем очень веселый: он постоянносмеялся, демонстрируя при смехе все свои зубы. Можно даже сказать, чтоон не переставая хохотал во весь рот, беззвучно. Второй сосед все ещепрятал лицо в складках своего капюшона и не говорил ни слова.
Девушка тоже молчала: о чем ей было говорить?

Они ехали по совершенно пустым и раскопанным ночным улицам, народ, видимо, давно спал по домам.
- Тебе куда надо? - спросил весельчак, смеясь во весь свой рот.
- Мне надо к себе домой, - ответила девушка.
- А это куда? - беззвучно хохоча, поинтересовался шофер.
- Ну... До конца этой улицы и направо, - сказала девушка неуверенно.
- А потом? - спросил, не переставая щерить зубы, водитель.
- А потом все время прямо.
Так ответила девушка, в глубине души боясь, что у нее потребуют адрес.
Грузовик мчался совершенно бесшумно, хотя Дорога была жуткая, вся в ямах.
- Куда? - спросил веселый.
- Вот здесь, спасибо, - сказала девушка и открыла дверцу.
- А платить? - разинув смеющуюся пасть до предела, воскликнул шофер.
Девушка поискала в карманах и снова обнаружила бумажку, спички и ключ.
- А у меня нету денег, - призналась она.
- Если нет денег, нечего было и садиться, -захохотал шофер. - Тот первый раз мы ничего с тебя не взяли, а тебе это, видно, понравилось. Давай иди домой и принеси нам деньги. Или мы тебя съедим, мы худые и голодные, да? Точно, пустая башка? -спросил он со смехом товарища. - Мы питаемся такими вот как ты. Шутка, конечно.
Они вышли все вместе из грузовика на каком-то пустыре, где вразброс стояли еще не заселенные, видимо, дома, по виду новые. Во всяком случае, огней не было видно.
Только горели фонари, освещая темные, безжизненные окна.
Девушка, все еще на что-то надеясь, дошла до самого последнего дома и остановилась.
Ее спутники остановились тоже.
- Это здесь? - спросил хохочущий шофер,
- Может быть, - шутливо ответила девушка, замирая от неловкости: вот
сейчас и обнаружится, что она все забыла.

Они вошли в подъезд и стали подниматься по темной лестнице.
Хорошо, что фонари светили в окна и были видны ступени.
На лестнице стояла полнейшая тишина.

Дойдя до какого-то этажа, девушка у первой попавшейся двери достала из кармана ключ, и, к ее удивлению, ключ легко повернулся в замке. В прихожей было пусто, они прошли дальше. в первой комнате тоже, а вот
во второй в дальнем углу лежала груда непонятных вещей.
- Видите, у меня нет денег, берите вещи, - сказала девушка, оборачиваясь к своим гостям.
При этом она обратила внимание, что шофер все так же широко ухмыляется, а человек в капюшоне все так же прячет лицо, отвернувшись.
- А что это такое? - спросил шофер.
- Это мои вещи, они мне больше не нужны, - ответила девушка.
- Ты так думаешь? - спросил шофер.
- Конечно, - сказала девушка.
- Тогда хорошо, - подал голос шофер, наклоняясь над кучей.
Они вдвоем с пассажиром стали разглядывать вещи и что-то уже потянули в рот. А девушка тихо попятилась и вышла в коридор.
- Я сейчас, - крикнула она, увидев, что они подняли головы в ее сторону.
В коридоре она на цыпочках, широко ступая, добралась до дверей и оказалась на лестнице.
Сердце громко билось, стучало в пересохшем горле. Совершенно нечем было дышать.

"Как все-таки повезло, что первая попавшаяся квартира открылась моим ключом, - думала она. - Никто не заметил, что я ничего не помню".

Она спустилась этажом ниже и услышала быстрые шаги наверху на лестнице.
Тут же ей пришло в голову опять воспользоваться ключом. И, как ни странно, первая же дверь отперлась, девушка скользнула в квартиру и захлопнула за собой дверь. Было темно и тихо.

Никто не преследовал ее, не стучал, может быть, незнакомцы уже ушли вниз по лестнице, таща найденные вещи, и оставили в покое бедную девушку. Теперь можно было как-то обдумать свое положение.
В квартире не очень холодно, это уже хорошо. Наконец-то найдено пристанище, хоть временное, и можно лечь где-нибудь в углу. У нее от усталости болела шея и спина.

Девушка тихо пошла по квартире, в окна бил свет от уличных фонарей, комнаты были абсолютно пустые. Однако когда она зашла в последнюю дверь, сердце у нее громко застучало: в углу лежала куча каких-то вещей. В том же углу, что и этажом выше.

Девушка постояла, ожидая какого-то нового происшествия, но ничего не случилось, тогда она подошла к этой груде и села на тряпки.
- Ты что, обалдела? - закричал полузадушенный голос, и она почувствовала, что тряпки под ней шевелятся как живые, как будто змеи. Тут же сбоку высунулись две головы и четыре руки одна за другой, оба ее знакомца, живо ерзая, возились в тряпках и наконец выбрались наружу.

Девушка побежала на лестницу.
Ноги у нее были словно ватные.
За ее спиной кто-то активно выползал в коридор.
И тут она увидела полоску света под ближайшей дверью.
Девушка опять неожиданно легко открыла своим ключом квартиру напротив и ворвалась туда, быстро закрыв за собой дверь.

Перед ней на пороге стояла женщина с горящей спичкой в руке.
- Спасите меня ради, бога, - зашептала девушка.
На лестнице за ее спиной уже слышались легкие шорохи, как будто кто-то полз.
- Проходи, - сказала женщина, выше поднимая догорающую спичку.
Девушка подвинулась еще на шаг и прикрыла дверь.
На лестнице было тихо, как будто кто-то остановился и размышлял.

- Ты что в двери по ночам ломишься, - грубовато спросила женщина со спичкой.
- Пойдемте туда, - шептала девушка, - туда куда-нибудь, я вам все объясню.
- Туда я не могу, - глухо сказала женщина. - Спичка по дороге погаснет. Нам дается только десять спичек.
- У меня есть спички, - обрадовалась девушка, - возьмите. - Онанашарила коробок в кармане пальто и протянула женщине.
- Зажги сама, - потребовала женщина. Девушка зажгла, и при мерцающем свете спички они пошли по коридору.
- Сколько их у тебя? - спросила женщина, глядя на коробок.
Девушка погремела спичками.
- Мало, - сказала женщина. - Наверно, уже девять.
- Как освободиться? - прошептала девушка.
- Можно проснуться, - ответила женщина, - но это бывает не всегда. Я,например, уже больше не проснусь. Мои спички кончились, тю-тю. И оназасмеялась, обнажив в улыбке зубы. Она смеялась очень тихо, беззвучно,как будто хотела просто раскрыть рот как можно шире, как будто зевала.
- Я хочу проснуться, - сказала девушка. - Давайте кончим этот страшный сон.

- Пока горит спичка, ты еще можешь спастись, - сказала женщина. -Мою последнюю спичку я израсходовала только что, хотела тебе помочь.Теперь мне уже все безразлично. Я даже хочу, чтобы ты тут осталась. Тызнаешь - все очень просто, не надо дышать. Можно сразу перелететь, кудахочешь. Не нужен свет, не нужно есть. Черное пальто спасает от всехбед. Я скоро полечу посмотреть, как мои дети. Они были большие озорникии не слушались меня. Один раз младший плюнул в мою сторону, когда ясказала, что папы больше нет. Заплакал и плюнул. Теперь я уже не могуих любить. Еще я мечтаю полететь посмотреть, как там мой муж и его подружка. Я к ним тоже теперь равнодушна. Я сейчас очень многое поняла.Я была такая дура!
И она опять засмеялась.

- С этой последней спичкой выпадение памяти прошло. Теперь я вспомнила всю свою жизнь и считаю, что была неправа. Я смеюсь над собой. Она действительно смеялась во весь рот, но беззвучно.
- Где мы? - спросила девушка.
- На этот вопрос не бывает ответа, скоро увидишь сама. Будет запах.
- Кто я? - спросила девушка.
- Ты узнаешь.
- Когда?
- Когда кончится десятая спичка. А спичка девушки уже догорала.
- Пока она горит, ты можешь проснуться. Но я не знаю, как. Мне не удалось.
- Как тебя зовут? - спросила девушка.
- Мое имя скоро напишут масляной краской на железной дощечке. И воткнут в маленькую горку земли. Тогда я прочту и узнаю. Уже готова банка краски и эта пустая дощечка. Но это известно только мне, остальные еще не в курсе. Нимой муж, ни его подруга, ни мои дети. Как пусто! - сказала женщина. - Скоро я улечу и увижу себя сверху.
- Не улетай, я прошу тебя, - сказала девушка. - Хочешь мои спички?

Женщина подумала и сказала:
- Пожалуй, я возьму одну. Мне еще кажется, что мои дети любят меня. Что они будут плакать. Что они будут никому на свете не нужны, ни их отцу, ни его новой жене.

Девушка сунула свободную руку в карман и вместо коробка спичек нашарила там бумажку.
- Смотри, что тут написано! "Прошу никого не винить, мама, прости". А раньше она была пустая!
- А, ты так написала! А я написала "больше так не хочу, дети, люблю вас". Она проявилась только недавно.
И женщина достала из кармана черного пальто свою бумажку.
Она стала читать ее и воскликнула:
- Смотри, буквы растворяются! Наверно, кто-то эту записку уже читает!
Она уже попала в чьи-то руки... Нет буквы "б" и буквы "о"! И тает буква "л"!
Тут девушка спросила:
- Ты знаешь, почему мы здесь?
- Знаю. Но тебе не скажу. Ты сама узнаешь. У тебя еще есть запас спичек.

Девушка тогда достала из кармана коробок и протянула женщине:
- Бери все! Но скажи мне! Женщина отсыпала себе половину спичек и сказала:
- Кому ты написала эту записку? Помнишь?
- Нет.
- Ты сожги еще одну спичку, эта уже догорела.С каждой сожженной спичкой я вспоминала все больше.

Девушка взяла тогда все свои четыре спички и подожгла. Вдруг все осветилось перед ней: как она стояла на табуретке под трубой, как на столе лежала маленькая записка "Прошу никого не винить", как где-то там, за окном, лежал ночной город и в нем была квартира, где ее любимый, ее жених, не хотел больше подходить к телефону, узнав, что у нее будет ребенок, а брала трубку его мать и все время спрашивала "А кто и по какому вопросу", - хотя прекрасно разбиралась - и по какому вопросу, и кто звонит...

Последняя спичка догорала, но девушка очень хотела знать, кто спал за стеной в ее собственной квартире, кто там, в соседней комнате, похрапывал и стонал, пока она стояла на табуретке и привязывала свой тонкий шарф к трубе под потолком...

Кто там, в соседней комнате, спит - и кто не спит, а лежит глядит больными глазами в пустоту и плачет... Кто?

Спичка уже почти догорела. Еще немного - и девушка поняла все. И тогда она, находясь в пустом темном доме, в чужой квартире, схватила свой клочок бумажки и подожгла его!

И увидела, что там, в той жизни, за стеной храпит ее больной дедушка, а мама лежит на раскладушке поблизости от него, потому что он тяжело заболел и все время просит пить.

Но был еще кто-то там, чье присутствие она ясно чувствовала и кто любил ее - но бумажка быстро угасала в ее руках.

Этот кто-то тихо стоял перед ней и жалел ее, и хотел поддержать, но она его не могла видеть и слышать и не желала говорить с ним, слишком у нее сильно болела душа, она любила своего жениха и только его, она не любила больше ни маму, ни деда, ни того, кто стоял перед ней той ночью и пытался ее утешить.

И в самый последний момент, когда догорал последний огонь ее записки, она захотела поговорить с тем, кто стоял перед ней внизу, на полу, а глаза его были вровень с ее глазами, как-то так получалось.

Но бедная маленькая бумажка уже догорала, как догорали остатки ее жизни там, в комнате с лампочкой.

И девушка тогда сбросила с себя черное пальто и, обжигая пальцы, последним язычком пламени дотронулась до сухой черной материи. Что-то щелкнуло, запахло паленым, и за дверью завыли в два голоса.
- Скорей снимай с себя свое пальто! - закричала она женщине, но та ужес покойно улыбалась, раскрыв свой широкий рот, и в ее руках догорала последняя из спичек...

Тогда девушка - которая была и тут, в темном коридоре перед дымящимся черным пальто, и там, у себя дома, под лампочкой, и она видела перед собой чьи-то ласковые, добрые глаза - девушка дотронулась своим дымящимся рукавом до черного рукава стоящей женщины, и тут же раздался новый двойной вой на лестнице, а от пальто женщины повалил смрадный дым, и женщина в страхе сбросила с себя пальто и туг же исчезла. И все вокруг тоже исчезло.

В то же мгновение девушка уже стояла на табуретке с затянутым шарфом на шее и, давясь слюной, смотрела на стол, где белела записка, в глазах плавали огненные круги.

В соседней комнате кто-то застонал, закашлялся, и раздался сонный голос мамы: "Отец, давай попьем?"

Девушка быстро, как только могла, растянула шарф на шее, задышала, непослушными пальцами развязала узел на трубе под потолком, соскочила с табуретки, скомкала свою записку и плюхнулась в кровать, укрывшись одеялом. И как раз вовремя.

Мама, жмурясь от света, заглянула в комнату и жалобно сказала:
- Господи, какой мне страшный сон приснился...
Какой-то огромный ком земли стоит в углу, и из него торчат корни... И твоя рука...
И она ко мне тянется, мол, помоги... Что ты спишь в шарфе, горло заболело?
Дай я тебя укрою, моя маленькая... Я плакала во сне...

- Ой, мама, - своим всегдашним тоном ответила ее дочь. - Ты вечно с этими снами! Ты можешь меня оставить в покое хотя бы ночью! Три часа утра, между прочим!

И про себя она подумала, что бы было с матерью, если бы она проснулась
на десять минут раньше...

А где-то на другом конце города женщина выплюнула горсть таблеток и тщательно прополоскала горло.

А потом она пошла в детскую, где спали ее довольно большие дети, десяти и двенадцати лет, и поправила на них сбившиеся одеяла. А потом опустилась на колени и начала просить прощения.

---

Театр Теней Офелии.

В одном маленьком старом городе жила маленькая старая фройляйн по имени Офелия.

Когда она появилась на свет - было это, разумеется, очень давно,- ее родители говорили:
- Наша девочка станет когда-нибудь великой актрисой!
Так они мечтали и поэтому дали ей имя знаменитой героини одной великой пьесы. Маленькая Офелия в наследство от родителей получила только одно: любовь и восхищение перед Великими Словами Поэтов, а больше и ничего.

Стать знаменитой актрисой она не смогла. Слишком уж тихим был ее голос.
Но все-таки ей хотелось хоть как-нибудь послужить искусству, пусть даже самым тихим делом.

В этом маленьком городе был старый чудесный театр.
И там, у краешка сцены, была будка, закрытая от зрителей большой и вроде бы морской раковиной. В этой будке-раковине и сидела Офелия каждый вечер и шепотом подсказывала слова, чтобы артисты не запинались. И тихий голос Офелии был здесь очень кстати, ведь публика не должна была ее слышать. Всю свою жизнь Офелия прослужила в театре и была счастлива. Постепенно она выучила наизусть все великие комедии и трагедии мира, и ей уже не нужно было подглядывать в книгу.

И вот фройляйн Офелия состарилась. Да и времена теперь изменились. Все меньше зрителей приходило в городской театр, потому что появлялось кино, а потом и другие развлечения.
У многих были теперь автомобили, и если кому так уж хотелось в театр - можно было быстро добраться до ближайшего большого города и посмотреть на куда более прославленных артистов,- да, в конце концов, и себя показать.

И вот настало время, когда театр в маленьком городе закрыли. Актеры поразъехались, а старую фройляйн Офелию уволили.

Когда кончилось последнее представление и в последний раз упал занавес, Офелия осталась в театре еще ненадолго, совсем одна. Она сидела в своей будке-раковине и вспоминала о прошедшей жизни.
Вдруг она увидела тень.Тень бродила по кулисам, то увеличиваясь, то уменьшаясь.
А вокруг-то никого не было, кто мог бы ту тень отбросить.
- Эй! - тихонько позвала Офелия, - Кто там?
Тень испугалась и съежилась.
- Простите, - сказала тень, - я не знала, что здесь кто-то есть. Я не хотела вас пугать. Я тут прячусь, потому что не знаю, куда мне деться. Очень прошу, не прогоняйте меня.
- Ты - тень? - спросила Офелия.
Тень кивнула.
- Но ведь тени всегда кому-то принадлежат.
- Не все, - сказала тень. - Есть на свете и лишние тени. Они никому не принадлежат, никому не нужны. Я как раз такая. Меня зовут Тень-Проказница.
- Вот оно что... Да, это очень печально - никому не принадлежать.
- Очень, - согласилась тень и вздохнула. - Да ведь что поделаешь?
- А ты иди ко мне, - сказала Офелия. - У меня тоже никого нет.
- С удовольствием. Но тогда мне надо быть все время с вами! А у вас есть собственная тень.
- Да вы друг с другом поладите, - сказала старая фройляйн, и тут ее собственная тень неожиданно кивнула.

Так у фройляйн Офелии появились две тени. Это не все замечали, а кто замечал - весьма удивлялся. Офелии, конечно, не хотелось, чтоб о ней слишком много говорили. Поэтому она просила одну из своих теней на день уменьшаться и прятаться в ее сумочку. Для тени места там было достаточно.

Однажды старушка Офелия сидела в церкви и тихонько разговаривала с Богом. Она надеялась, что Бог услышит ее тихий голос. Но так уж точно - она не знала. Вдруг на белой стене она увидела новую тень, очень исхудалую. Тень ни на что не была похожа, но почему-то жалобно протягивала руки.
- Ты что, тоже ничья? - спросила Офелия.
- Ничья,- вздохнула тень. - Но ходят слухи, что кто-то берет нас к себе. Не ты ли?
- У меня уже есть две тени.
- Прими и меня. Это ведь так печально - быть одинокой.
- Как же тебя зовут?
- Смутный страх.
- Ну что ж. Иди и ты ко мне, - сказала Офелия. - В сумочку.
Теперь у нее стало три тени.

С этих пор чуть не каждый день к ней приходили все новые и новые ничьи тени. Оказалось, что их не так уж и мало на белом свете.
Четвертую тень звали - Одинокая.
Пятую - Большая Ночь.
Шестую - Никогда.
Седьмую тень звали - Тяжесть пустоты.

Теней становилось все больше и больше.
Маленькая фройляйн Офелия была бедная, но теням, к счастью, не нужно ни еды, ни одежды, чтоб согреться. Только вот комнатушка Офелии порою становилась очень уж темной и тесной, в ней ютилось слишком много теней. А ведь приходили все новые. Хуже всего было, когда тени ссорились.Они спорили за лучшее место, а иногда просто-напросто даже дрались. Порой дело доходило до настоящих сражений.

В такие ночи маленькая старая фройляйн Офелия не могла заснуть. Она лежала в постели с открытыми глазами и тихим голосом старалась успокоить своих друзей. Но это не очень-то помогало.
Офелия не любила ссор, кроме тех ссор и битв, которые на Великом Языке Поэтов звучали со сцены. И вот однажды ей пришла в голову интересная мысль.
- Послушайте,-сказала она теням. - Послушайте! Если вы хотите жить со мной, вам придется кое-чему научиться.
Тени перестали ссориться и затаились. Они смотрели на старушку изо всех углов маленькой комнатки. И тут Офелия стала говорить. Она произносила Великие Слова Поэтов, которые знала наизусть. Медленно и строго читала она и требовала, чтоб тени повторяли за ней. Тени старались изо всех сил и были довольно понятливы. И постепенно со слов Офелии тени выучили все великие комедии и трагедии мира.Теперь у них пошла совсем другая жизнь.

Тени научились принимать любой облик: карлика и великана, человека или птицы, дерева или коня.
По ночам они часто разыгрывали перед Офелией удивительные представления. А она шепотом подсказывала им слова, чтобы они не запинались. Днем же все тени, кроме, конечно, собственной, прятались в сумочку. Да, они умели, если хотели, невероятно уменьшаться. Соседи никак не могли их увидеть, но замечали, что происходит что-то необычное. А люди этого не любят.
- Эта старая фройляйн какая-то странная, - говорили за спиной Офелии. -
Надо бы отдать ее в приют для стариков. Там о ней позаботятся.
- Похоже, она сумасшедшая, - говорили другие. - Мало ли что она может натворить!
Однажды к старушке пришел хозяин дома, в котором у нее была комнатенка, и сказал:
- Мне очень жаль, но теперь вам придется за комнату платить вдвойне.
Этого Офелия не могла.
- Ну, тогда, - сказал хозяин, - вам лучше съехать. Впрочем, мне очень жаль.
И вот Офелия сложила в чемодан все, что у нее было - совсем немного, - и ушла. Она купила билет, села на поезд и поехала по белу свету, сама не зная куда.
И заехала она очень далеко. Сошла с поезда и пошла пешком - куда глаза глядят. В одной руке она несла чемодан, в другой сумочку, где таились тени. Это была длинная-длинная улица. Наконец старушка пришла к морю. Дальше идти было некуда. Она присела на берегу немножко отдохнуть и уснула. Из сумочки вышли тени, окружили ее и стали думать, что же делать дальше.
- Собственно говоря, - зашептались тени, -это из-за нас госпожа Офелия попала в такое положение. Надо придумать, как ей помочь.И они долго думали, а когда старушка проснулась, рассказали ей свою
затею.
- Ах, вот как! - засмеялась Офелия. - Это вы неплохо придумали.

И вот Офелия пришла в одну деревушку. На краю деревни она увидела перекладину, на которой выбивают половики. Достала из чемодана простыню и повесила ее на эту перекладину. Тени вышли из сумочки и стали разыгрывать на простыне спектакли,которые давно выучили. Офелия сидела сзади и подсказывала артистам Великие Слова Поэтов, чтобы они не запинались. Сбежались ребятишки. Потом подошли и взрослые. И каждый заплатил какую-то мелочь за необычное представление. С тех пор стала фройляйн Офелия ходить из деревни в деревню, из одного края в другой, а тени ее превращались в королей и шутов, в благородных дам и огненных жеребцов, в волшебников и в цветы. Подходили люди, смотрели - смеялись и плакали. Скоро Офелия стала знаменитой, и куда бы она ни приходила, везде ее ждали - такого театра еще никто не видел! Зрители хлопали в ладоши, и каждый что-то платил. Кто побольше, кто поменьше. Через некоторое время Офелия даже накопила денег и купила маленькийстарый автомобиль. Художник разукрасил его и по бокам написал крупными буквами:ТЕАТР ТЕНЕЙ ОФЕЛИИ И покатил театр Офелии по белу свету. На этом наша история могла бы и кончиться, но еще не кончилась.

 

Однажды фройляйн Офелия попала со своим автомобилем в снежную бурю и не смогла ехать дальше.
Вдруг перед нею возникла Огромная Тень. Она была намного темнее всех других теней.
- Ты тоже из тех, - спросила Офелия, - тоже из тех... кого никто не хочет?
- Это, пожалуй, верно сказано, - медленно проговорила Тень.
- И тоже просишься ко мне?
- А ты бы меня взяла? - усмехнулась Огромная Тень, подходя поближе.
- Теней у меня больше чем достаточно, -- сказала старушка, - но ведь и тебя жалко.
- Может быть, ты сначала узнаешь мое имя?
- А как тебя зовут?
- Люди называют... Смерть.
Стало очень тихо. И ветер снежный стих.
- Все равно хочешь взять меня? - мягко спросила наконец Тень.
- Да, - ответила фройляйн Офелия. - Иди ко мне.
И огромная холодная Тень накрыла Офелию, и свет померк.
Но потом у нее появились новые глаза - молодые и ясные. И уже не близорукие. И Офелия даже без очков могла увидеть, где находится. Она стояла перед Воротами в Небо. А вокруг толпились чудесные фигуры в сияющих одеждах. Они улыбались ей.
- Кто же вы такие? - спросила Офелия.
- Неужели не узнаешь? Мы - бывшие тени. Те самые, ничьи. Теперь мы спасены и больше не будем скитаться.

Ворота в Небо распахнулись - и бывшие тени вошли в них. Они вели с собой маленькую старую фройляйн Офелию. Все вместе подошли они к прекрасному дворцу, и это был самый чудесный театр, который только можно себе представить.
Над входом было написано большими золотыми буквами: ТЕАТР СВЕТА ОФЕЛИИ

С тех пор в этом театре разыгрывают они перед ангелами судьбы людские, и звучат в нем Великие Слова Поэтов. Слова эти понятны и ангелам. А рассказывают Поэты о том, как печально и смешно, убого и величественно быть человеком и жить на земле.
Фройляйн Офелия шепотом подсказывает своим актерам слова. Чтобы они не запинались.
Говорят, что иногда сам Господь Бог приходит их послушать. Но в точности этого никто не знает.

---

Я знаю, что он мне скажет...

Я знаю, что он мне скажет:
бедняжка, как мне тебя жаль...

Будто он Господь бог…

А я заплачу и скажу:
как ты можешь меня жалеть?

И тогда он скажет:
я всем сердцем сочувствую тебе…

Тогда я заплачу еще горше и спрошу,
может ли он простить меня.

Тогда он скажет: ты не должна просить у меня прощения, мне нечего прощать тебе.
Но все это ложь. На самом деле ему все равно…

Потом он вдруг станет нежным,
я заору на него, что он выжил из ума,
что от его ложного великодушия тошнит.

Он скажет, что мне надо выпить успокоительное
и что он всё прекрасно понимает.

Я скажу, что всё это из-за него.
Я такая, как я есть тоже из-за него.

Он сделает печальное лицо
и скажет, что это его вина.

---

Виктория Райхер " Скорбная помощь"

Опять часы набирают скорость, опять заминка на слове "помнишь", опять какие-то летние лица смешиваются с зимним дымом. Давайте вызовем "скорбную помощь", один звонок - и "скорбная помощь" мчится по улицам ровно в полночь, со всем инструментом необходимым. Летят снежинки запретным низом, такая подпольная иллюминация: если чего-то хотеть однажды, когда-нибудь оно может сбыться. Если вы оформили вызов- не надо страдать и не надо бояться, все будет так, как хочет каждый, все будет так, как обычно снится. Вперед становится самым полным, луна становится самой полной, любая дура становится полной (но это не лечится, как ни жаль), и выезжает "скорбная помощь", один звонок- и "скорбная помощь" летит по улицам: снова полночь, и снова кто-то звонит в печаль.

Опять кому-то желанно странное, опять кому-то странно желанное, опять кого-то взяли за горло, и не важно, кто именно - черт или Бог. И приходит помощь обетованная, четкая, быстрая и необманная, помощь, которая вонзает сверла любой проблеме в бугристый бок. Кому-то хочется, чтобы любили, кого-то достали автомобили, кого-то бросили или забыли, а кого-то помнят, но лучше б не помнили - и "скорбная помощь", глотая мили, едет на встречу из сонной были, а может, из небыли или из пыли лепит куличики свежей полночи. Хотите булочку? Вот вам булочка. Хотите девочку? Вот вам девочка. Хотите плохого, хотите хорошего, хотите- заказывайте фрукт или овощ. По переулкам и переулочкам, чтобы кому-то полегче сделалось, чтобы кого-то спасти от прошлого, едет и едет "скорбная помощь".

Не бывает мест, закрытых от скорби, не бывает мест, закрытых от боли, а значит - всюду, куда закажете, прибудет она, с инструментами разными. Могут опаздывать больницы и морги, может опаздывать директор в школе, может опаздывать все остальное, "скорбная помощь никогда не опаздывает. Перемалывая каменное, переламывая стальное, перегибая палку, перебарщиваем мастерски. Может ошибаться ледяное и пламенное, может ошибаться сапер и сталкер, вообще кто угодно иногда ошибается, "скорбная помощь" -не ошибается. Первым министрам и первым чайникам, любым знаменитостям и людям без имени, мертвецу и кладбищенскому сторожу, всем, кто закажет, впадая в кому. Но только тем, кто вконец отчаялся, только тем. кто не может вынести, только тем, кто согласен на все уже, только им, и никому другому.

Лепит и лепит свои лекарства, мажет и мажет своими мазями, проводит и проводит свои сеансы, и черт его знает, что еще там устраивает. Блаженных нищих сажает на царство, делает грязи любые- князям, поет псалмы, сочиняет стансы, и никакая скорбь перед ней не устаивает.

Вы меня спросите: а что у них за занятия? Ну в чем она заключается, это миссия света? Не может же быть, что вот просто выпроси - и будет тебе что-угодная силища и ее получит любая сволочь? А я отвечаю: не имею понятия. Просто не знаю, откуда мне-то. Откуда мне-то, я ведь не с той стороны еще. Я-то ведь не "скорбная помощь".

Но если снова поникли звезды, и снова дышать из сонмищ каких-то чудищ и чьих-то полчищ, и кто-то бредит, а кто-то судит - давайте вызовем "скорбную помощь". Один звонок - и "скорбная помощь" примчится по улицам ровно в полночь.

И никто не узнает, что дальше будет.

---

Стеклянная принцесса.

Маленькая девочка сидела перед огромным окном. Она смотрела в сад и видела как первый снег заполняет грязные неровности, превращая декабрьскую грязь в белое глухое покрывало. Снег, убийца эха, падал все гуще и казалось, что тишина овладевает миром. Тихо стало и в комнате, где сидела девочка, только время от времени потрескивал камин. В соседней комнате разговаривали родители и их тихие голоса очень отчетливо слышались в сгущающейся тишине.

- Ты что, не мог подождать несколько месяцев? - спрашивала мама - сколько ей?
- Не говори глупостей - отвечал папа - скажи лучше, как результаты.
- Как и ожидалось...
- Может, попробовать иммунотерапию - спрашивал папа, - говорят, в Германии это делают, это может помочь.
Снег уже сделал сугроб на качелях под окном, а воздух сгустился и посинел - приближались сумерки.
- Помогает не всем,.... и я не хочу - отвечала мама - сколько ей?

Девочка сидела и думала, что скоро Новый год. Она была совсем ещё маленькой, но помнила прошлый. Когда принесли огромную елку, и мама украшала ее красивыми шарами, а девочка тайком привешивала на нижние ветки одноглазого клоуна, попугая без хвоста и вкусные пряники с дыркой посередине. Выходило очень симпатично. Потом папа украшал елку гирляндами, включал их в розетку и праздник начинался. Девочка смотрела на стеклянную принцессу, которую ей подарили на прошлый Новый год. Она стояла на полке, таинственно посверкивая в отблесках камина.

- Двадцать шесть - помолчав ответил папа.
- Красивая?
- Я прошу тебя...
Девочка тихо встала, расправив платьице. Она осторожно взяла в руки принцессу. В отблесках огня казалось, что та улыбается.
- Скажи... Тебе пока не больно? - спросил папа.
- Мне уже не больно - отвечала мама, ведь я разбилась на огромное количество осколков, у которого из них ты спрашиваешь?

Маленькая девочка подошла к огромному окну и повернула ручку. Легкие как будто наполнились свежестью, и в комнату ворвалась тишина еще более густая, чем та, которая жила в комнате. Она разжала руку, и принцесса полетела вниз на бетонные плиты. Казалось, ее прекрасное платье развевается, но это был обман, ведь принцесса была стеклянная.Долетев до земли, принцесса рассыпалась на огромное количество осколков с приятным мелодичным звоном.

---

Тебе.

С Рождеством.Надеюсь, ты хоть немного по мне скучаешь.
Надеюсь, тебе весело там, где меня нет. Но сердце моё всегда с тобой.

---

Сиюминутное.

Иногда мне хочется чтобы меня поразило молнией.
Лучше умереть на месте, чем осквернять какие-то драгоценные воспоминания, смеясь над ними за бокалом баккарди со своим мужем лет через пять, тогда всё это покажется таким, до щемящей боли в груди, забавным и далёким, что захочется плакать.

---

Сосиски для Беатриче.

Прохожих взглядом провожая,
сидела кошка у дороги…
Ничья… Свободная… Смешная…
Куда смотрели зверобоги?..

Ей было холодно и зябко,
а люди пробегали мимо…
И таял снег на мягких лапках
так грустно и неотвратимо…

В глазах зеленых стыло небо,
и голод подступал весомо…
А от прохожих пахло хлебом,
и молоком, и теплым домом…

Кошачьей мудрости ворсинки
на этой спинке обреченной…
И ветер старую пластинку
завел о чем-то отстраненном…

Оттаяв, с грациозной ленью,
забыв о холоде вчерашнем,
мурлыча, греешь мне колени…
Ты согласишься стать домашней?

Вырвавшись из добровольного плена, хотелось плакать и курить.
Куда бы я не пошла, от себя всё равно не убежишь.
Конец года - время собирать камни, время подводить итоги.
Меня столкнули с Олимпа и разбили на мелкие осколки ради моего же блага.
Возможно, здесь есть и моя вина. Ну конечно, есть, и я не собираюсь этого отрицать.
Если бы я слицемерила и не позволила себе упасть духом, этого бы не произошло.

Чувство ненужности и чувство абсолютной бесполезности обычно ходят парой и влекут за собой чувство обречённости. И уж конечно, многие добрые люди не преминут напомнить тебе о том что ты по уши в дерьме, если ты вдруг оступилась. Нет, есть конечно те кто любит тебя, те кто верит в тебя несмотря ни на что и даже пытается протянуть руку помощи. Но пароль к раненому сердцу подобрать непросто и можно получить когтистой львиной лапой по этой самой "руке помощи" за любую неверную комбинацию.

Шла по Молодогвардейской, мимо сквера где когда-то сделала первые шаги и встретила её. Кошку из стихотворения.

Прелестная черепаховая дама, средней пушистости, с белым кончиком хвоста и очень нежным голосом. Черепаховые кошки приносят счастье, я с детства это знаю.

Погладила её, она громко замурчала и стала тереться о мои ноги, а потом последовала за мной. Эта кошка, она такая же потерянная как и я. И она также достойна большего.
Такой славной девочке место в особняке, а не на помойке.

Хотела забрать её с собой, но не могла, по ряду причин.
У меня сердце кровью обливалось, когда я почти бежала от неё, оставив в тёмном дворе.
В её жалобном мяуканье мне слышались мои собственные стоны, когда меня бросили.

На обратном пути зашла в продуктовый возле почты и купила две сосиски, не зная увижу ли её снова. \
Смело свернула в мрачный двор и решила что дам ей имя, если мы снова увидимся.
Она ждала меня там.

И тогда я дала ей имя Беатриче. Вчесть возлюбленной Данте.
А потом покрошила сосиски на снег и ушла, не оглядываясь, пока она ест.

Беатриче помогла мне понять кое что:
Если тебя предали, те кому ты доверяешь,
это не повод предавать тех, кто доверяет тебе.

Мы в ответе за тех кого приручили.
Беатриче, я к тебе вернусь.