Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.
Котенок был некрасив и худ,
сумбурной пестрой раскраски.
Но в нашем семействе обрел уют,
избыток еды и ласки.
И хотя у котенка вместо хвоста
нечто вроде обрубка было,
котенок был –
сама доброта,
простодушный, веселый, милый…
Увы! Он казался мне так нелеп,
по - кроличьи куцый, прыткий…
Мне только что минуло восемь лет,
и я обожала открытки.
Я решила: кто – нибудь подберет,
другой хозяин найдется,
я в траву посадила
у чьих – то ворот
маленького уродца.
Он воспринял предательство как игру:
проводил доверчивым взглядом
и помчался восторженно по двору,
забавно брыкая задом.
Повторяю – он был некрасив и тощ,
его я жалела мало.
Но к ночи начал накрапывать дождь,
в небе загромыхало…
Я не хотела ни спать, ни есть –
мерещился мне котенок,
голодный, продрогший, промокший весь
среди дождливых потемок.
Никто из домашних не мог понять
причины горя такого…
Меня утешали отец и мать:
- Отыщем…возьмем другого…-
Другой был с большим пушистым хвостом,
образец красоты и силы.
Он был хорошим, добрым котом,
но я его не любила.


Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.
Почему-то непонятно близок
Поуставший голос фортепиано.
Я спешу к Вам, милая Элиза.
Извините, я сегодня рано.

Не пугайтесь воя по карнизам -
Как обычно, зимний вихрь невежлив;
Я бегу к Вам, милая Элиза.
Извините, я сегодня снежной,

Запорошенной, с осколками в ресницах
К Вам ворвусь, играя и дурачась,
Чтоб согреться /или охладиться?/...
Чай горяч из Ваших рук горячих;

Чтоб болтать о музыке и ядах,
Чтоб касаться клавиш ежечасно,
И щекой, испачканной в помаде,
Вздрагивать кокетливо-прекрасно;

Чтоб камин поддразнивал углями,
За окном потрескивала вьюга,
Мне Вы, задыхаясь, объясняли...
Что корсет затянут слишком туго,

И что топят в доме очень сильно,
И что я /со вздохом сожаленья/
Поступаю очень некрасиво,
Отклоняя Ваше предложенье,

Что остаться нужно /с укоризной/
И дорассказать конец романа...
Я спешу к Вам, милая Элиза.
Извините, я сегодня рано.


Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.
Хорошо бы иметь револьвер - чтобы слушать
струение крови и знать,что я не умру,
что шелк курка и пороховая вспышка
не разнесут мой,точно ангелами хранимый,
сад.
Как все озаряется, когда глаза прикрываю.
И виденья любви проходят через меня,
точно образы детства или пенье сирены.
осторожней ступайте - не разбудите розы.
Мгновенье дождя за бессоными стеклами,
и мгновенье, когда слышны твой взгляд
и улыбка,
и мгновенье,когда твоя улыбка
отверзает небеса
и планеты,
и мгновенье,когда твоя кожа становится
шелестящим сияньем,
и мгновенье,когда твои губы,и глаза,
и дождь...
Хотел бы иметь револьвер,чтобы слушать
струение крови и знать,что я не умру.


Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.
Это было в одном из кварталов Города Света.
В том квартале всегда темнота и холодное лето.
Там зимою и летом зима,
И воздуха мало...
Он стоял с нею рядом.
Стояли на лестнице оба.
И ночь выползала
Из закоулков и темных углов,
И серою пахло,
Потому что в полдень морили клопов.
И ему говорила она:
- Здесь всегда темнота,
И зимою и летом зима,
И воздуха мало.
Не заглянет к нам солнце,
Оно своим занято делом в богатых кварталах.
Крепко-накрепко меня обними,
Наша жизнь - это то, что сейчас.
Будет поздно потом.
Обними меня крепко.
Здесь все против нас.
Если холод - нам плохо,
И жарко - нам плохо,
Здесь мерзнешь,
Здесь воздуха нет.
Если ты не обнимешь меня, я умру.
Мне пятнадцать, пятнадцать тебе.
Нам обоим уже тридцать лет.
В этом возрасте уже надо работать,
И значит, есть полное право у нас
Целоваться.
Потом будет поздно,
скорее меня поцелуй.
Наша жизнь - это то, что сейчас.


Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.
Будь со мной прозрачнее и проще:
у меня осталась ты одна.
Дом сожжен и вырублены рощи,
где моя туманилась весна,

где березы грезили и дятел
по стволу постукивал... В бою
безысходном друга я утратил,
а потом и родину мою.

И во сне я с призраками реял,
наяву с блудницами блуждал,
и в горах я вымыслы развеял,
и в морях я песни растерял.

А теперь о прошлом суждено мне
тосковать у твоего огня.
Будь нежней, будь искреннее. Помни,
ты одна осталась у меня.


Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.
Когда убивали последнего единорога -
Лес содрогнулся, и даже птицы роняли слёзы.
Глядела в испуге девочка недотрога,
Как копья дрожали, словно виноградные лозы,
Вонзаясь в белую спину зверя,
Что голову прятал у неё на коленях.
И бледное солнце отворачивалось, не веря
В людскую жестокость. Таилась в глазах оленьих
Вассальная преданность королю леса,
Тому, кто царственным рогом даровал волю...
Запевали сосны хором дневную мессу
О том, кто сегодня захлёбывался болью!
А после мясо с размаху швыряли на блюдо,
И пили охотники в честь величайшей победы
Над силой природы, её тонконогое чудо
Убили люди. Наши отцы и деды...


Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.
Ваш любовник - скрипач. Он седой и горбатый,
Он Вас дико ревнует, не любит и бьет,
Но, когда он играет концерт Сарарсате,
Ваше сердце, как птица, летит и поет.

Он альфонс по призванью. Он знает секреты,
И умеет из женщины сделать "зеро"...
Но, когда затоскуют его флежолеты,
Он - божественный принц, он влюбленный Пьеро...

Он Вас скомкал, сломал, обокрал, обезличил.
"Фам де люкс" он сумел превратить в "фам де шамбр".
И давно уж не моден, давно неприличен
Ваш кротовый жакет с легким запахом "амбр".

И в усталом лице, и в манере держаться
Появилась у Вас и небрежность и лень.
Разве можно так горько, так зло насмехаться,
Разве можно топтать каблуками сирень?..

И когда Вы, страдая от ласк хамоватых,
Тихо плачете где-то в углу, не дыша,
Он играет для Вас свой концерт Сарасате,
От которого кровью зальется душа!

Безобразной, ненужной, больной и брюхатой,
Ненавидя его, презирая себя,
Вы прощаете все за концерт Сарасате,
Исступленно, безумно и больно любя!..


Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.
Только живите!— Я уронила руки,
Я уронила на руки жаркий лоб.
Так молодая Буря слушает Бога
Где-нибудь в поле, в какой-нибудь
темный час.

И на высокий вал моего дыханья
Властная вдруг — словно с неба —
ложится длань.
И на уста мои чьи-то уста ложатся.
— Так молодую Бурю слушает Бог.


Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.
Туфли белые, куда вы, куда?
Остров мой невелик или сапожник стар,
или в музыке,
под которую идёте вы напрямик,
проступает сияющая беднота?


Мы не встретимся
ни в этой жизни, ни в той,
мы скатились, как дети, с горы ледяной,
подхватили дощечки, и рукавицы ввысь
побросав – разошлись.


И в тени деревьев, переплетенье тел,
превратились сами в большую тень,
от внезапного света, обрушенного как дар,
вздрагивающую иногда.


От угла к углу, из пыли в пыль.
Нас запомнят,
словно без вести пропавших в быль.
Как сказал бы, на небо взглянув, звездочёт:
«Кроме звёзд – всё не в счёт».


Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.


Норка английских мышей, табак, пиво, банки с вареньем, книжки. Совсем стемнело, в окошко с частыми переплётами глядит синяя зимняя ночь. С крыши свисают сосульки, похрустывает и искрится рассыпчатый снег, вдали мерцают, расплываются пятнышки тёплого света - соседские окна. Обивка глубокого мягкого кресла в одном месте протёрлась, из прорехи в ткани на подлокотнике торчат несколько соломинок, но так даже лучше: они щекочут, слегка покалывают пальцы, и от того полнее наслаждаешься сдержанной лаской выцветшего бархата, блеклый розовый цвет кажется ярче в отсветах пламени камина - к нему кресло придвинуто вплотную. Уютное, старое, округлое, оно волнами, плавно и неуклонно, расширяется книзу, чтобы всей тяжестью навалиться на короткие гнутые деревянные ножки. Пружины сработались, кое-где выпирают, между пружинами провалы, так что совершенно необходимы огромные шелковые подушки цвета сливы. Их пристраиваешь за спину, подсовываешь под себя, а ещё - распихиваешь по углам. Само собой, на самом верху спинки непременно должен лежать накрахмаленный подголовник, вышитый ярко-розовыми нитками, вот только ничья голова этого подголовника не касается, потому что куда приятнее свернуться клубочком, забиться поглубже, незачем занимать столько места.

А главное, разумеется, совсем позабыть про синюю ночь, и про огонь в камине, и про мягкие подушки. Хотя бы сделать вид, будто забыл обо всём этом. Почитать книгу. Хорошую приключенческую книгу. Берёшь её в руки, перелистываешь, притворяешься, будто следуешь за чернеющими на странице словами, и так добираешься до картинки, а можешь забраться и намного дальше, отправиться в плавание и начать бояться. Надо очень сильно бояться, это несложно: тут море, скалы, чёрное небо, чёрная вода без края, слова, хлещущие ледяным дождём, крики, доносящиеся ниоткуда и глухие удары волн о прогнившие борта. Ну вот, почти получилось, теперь можно и сжульничать, как ни в чём не бывало направиться в порт. Эхом к каждому слову Оттуда прибавляя мирную деревенскую ночь, поющий огонь, мягкость подушек... Самые лучшие минуты. Ты ещё не расстался со страхом и простором, но уже виднеются огни гавани. Слова продолжают нанизываться, но путешествие вскоре закончится, и теперь ты только поглаживаешь страницы, не переворачивая их. Это замечательная книга, в которой ни о чём не говорится - в ней так чудесно говорится о том, как приятно, что на улице мороз, а в доме поёт жёлтый и синий огонь, и время затаилось на примятых шелковых подушках цвета сливы.

Трубочный табак под рукой, тут же - кружка пива. Рыжеватое пиво в прохладной глиняной кружке, с осевшей по краю тёплой пеной. Перед тем, как отпить, медленно поворачиваешь кружку, ловишь яркие с горьковатым привкусом, отсветы северного блаженства. Даже лучше, что пиво слишком крепкое. Возвращаешься из книжных странствий и берёшь в ладони океан, и он плещется, то уходя в непроницаемую темноту, то вспыхивая почти красными переливами, - нет, не рубиновыми и не гранатовыми... льётся непостижимым потоком, никак не распробуешь, холодное пламя, горькая отрада, в горле чуть щекочет при одном только взгляде.

Отставив в сторону кружку, снова тянешься к трубке. Её надо раскурить,это всегда требует терпения, жестов плавных и неспешных. Сухое потрескивание спички, несколько неумеренно глубоких затяжек, и ты выбираешься на отмель чистого времени. По комнате плывёт аромат горячего инжира,древесной стружки с привкусом мёда, теперь можно и глаза поднять. И вот тут-то, в сладком янтарном дыму, ты становишься всем: в комнате восхитительный беспорядок, повсюду выдвинутые ящики, внутри и снаружи, грудами свалены фотографии мышиной родни, сухие травы, лунник, фонарики, на полу, наползая краями один на другой, теснятся старые истёртые коврики. Ты блаженствуешь, тебе уютно среди всего этого, и ты вместе с дымом тянешь время, о котором рассказывают вещи.

Понемногу к аромату трубочного табака примешивается ещё одно горячее благоухание - аромат плодового сада и жжёного сахара. Пахнет английской травой и духовкой: миссис Маус печёт в камине яблоки. Нанизанные на проволоку яблоки, в которых спрятана осень, подрумяниваются над пламенем и лопаются с вкусным шипением.

Но я уже чувствую, что вы забеспокоились. Так что же, эта миссис Маус в бело-розовом полосатом переднике от Лоры Эшли с большим лиловым атласным бантом на поясе, эта миссис Маус, похоже, не свободная мышь? Она, должно быть, целыми днями хлопочет у плиты в своей норке, печёт лимонные пироги с белковой корочкой, готовит пудинги и творожные запеканки? С трудом переводя дух, поглядывает сквозь сладкий пар на капающие штопаные носки, которые свешиваются с потолочных балок между листьями мяты и гранатами? Миссис Маус, конечно же, не знает ничего, кроме домашнего очага, и все эти вечерние ароматы на самом деле служат лишь для того, чтобы лишить воли мистера Мауса?

Вы глубоко заблуждаетесь, но вам это простительно. Мы мало знаем о жизни мышиной семьи. Мистер и миссис Маус поочерёдно выбираются из дома собирать ежевику, бузину, плоды букового дерева и терновые ягоды, а потом, с замёрзшими лапками, хмельные от ледяного ветра, возвращаются в норку. И у обоих не бывает чудеснее минуты, чем та, когда круглая дубовая дверца приоткрывается и в синеву вечера выскальзывает жёлтый луч. Мистер и миссис Маус прекрасно чувствуют себя и вне дома, и внутри его, полностью разделяя друг с другом имущество и настроение. Пока миссис Маус готовит горячее вино, митер Маус занимается детьми. Забравшись на второй этаж кровати, Тимоти читает книжку с картинками, а мистер Маус помогает Бенджамину переодеться в тёплую стёганную бледно-голубую пижамку, чтобы смотреть снежные сны.

Но вот дети уложены. Миссис Маус поджигает у камина горячее вино. Пахнет лимоном и горицей, высоко взмётываются чёткие язычки пламени, бушует синий огонь. Мистер и миссис Маус умеют ждать и смотреть. Они медленно выпьют вино, а потом займутся любовью. Вы не знали? Да, в самом деле, об этом надо догадываться.

Только не рассчитывайте, что я в подробностях стану рассказывать вам о мышиной любви под лоскутными перинками, в глубокой черешневой кровати. Она ровно настолько хороша, чтобы ни слова о ней не проронить. Тем более, что для картинки этой любви красок ночи не хватило бы, потребовались бы все запахи, вся тишина, весь талант и все краски дня. Ведь они уже занимаются любовью, когда готовят ежевичное вино и пекут лимонный пирог с белковой корочкой. Они уже занимаются любовью, когда выходят на холод ради того, чтобы потянуло в тепло и захотелось вернуться... Набравшись терпения, всё время, пока разгорается и угасает день, они занимаются любовью. А любовь мышей под перинками - очень пылкая и очень ощутимая, хотя и невидимая. Помечтайне немного, дайте волю воображению, и не злословьте о сексуальной жизни английских мышей.

Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.


Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.
Муж —это друг всей моей жизни. Он готов разделить со мной мысли, настроения, смех и слёзы. Он тот, кого хочется быть достойной, с кем не страшно пойти на край света. Может быть, это звучит слишком сентиментально, но ничего не могу с собой поделать, — таким уж я вижу своего мужа.

Сюзан Холмс


13 января 2006 года.

Всё началось с того, что Брэд написал шовинистеческий пост, а я решила его опровергнуть. Мы поженились совершенно спонтанно, даже не узнав друг друга как следует и теперь ничуть об этом не жалеем. Помню, в медовый месяц, и дня не могли прожить без скандала, но с каждым из них всё больше привязывались к друг другу, без маленьких драм наш брак не был бы таким особенным и пикантным.

Если сначала это и было авантюрой и лекарством от скуки, то это было лучшей, самой восхитительной партией сыграной мной вслепую. Но теперь я не играю, я рада что мы действительно близки.

Дорогой, с течением времени, постепенно, у меня появлялось и обострялось чувство уважения к тебе.

Ты бываешь педантичным и рациональным. Ты бываешь весёлым и остроумным. Ты ответственнен. Ты перфекционист, как и я. Я нахожу эти качества в высшей степени привлекательными.

Без ложной скромности, мы блестящая пара. Мы идеально дополняем и уравновешиваем друг друга.
В сущности, нам нечего делить, но за три года совместной жизни мы разделили пополам всё что могли, больше, чем могли себе представить. С тобой я действительно чувствую себя не просто замужем, а за_мужем.

Знаю, ты терпеть не можешь детей. Но это не мешает тебе быть прекрасным отцом. Слово " отчим" по отношению к тебе звучит просто неуместно.

Ты редко говоришь комплименты, но всегда искренне и никогда не бросаешь слов на ветер.
Я в любой момент могу прильнуть к твоему плечу и довериться тебе.
И пусть мои подруги ненавидят тебя, я всегда буду на твоей стороне, что бы ни случилось.

Сегодня я за всё тебя благодарю и поднимаю бокал розового шампанского за наш счастливый союз.

P.S. Пч, апплодисменты!


Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.

Я сегодня порхаю как колибри с цветка на цветок и дарю бесплатные лучезарные улыбки окружающим.
Мне хочется молочного пористого шоколада и хочется петь.

Я люблю саксафон, люблю огни, люблю новые духи, книги, открытки и американо в маленькой уютной кофейне, где показывают чёрно-белое кино и время летит незаметно.

Новый Арбат слепит своим великолепием, ветер развевает мои волосы, сердце бьётся в ритме Первопрестольной. Я иду под энергичную музыку, хиты моей юности, я почти парю, улыбаясь довольно и уверенно и чувствую себя Хозяйкой Большого Города.

Даже слегка заблудившись, падая, роняя книги и раздирая себе ладони, я нахожу в себе силы не прорычать " Ебаный в рот!", а порадоваться тому что не ударилась головой о клумбу. Встаю и, как ни в чём не бывало, осведомляюсь у пожилого джентльмена, как пройти к Киевскому вокзалу. В такси читаю Кетро и мысленно подпеваю Шер.

Прекрасный вечер. И он будет ещё прекраснее если мой отец заткнётся.

Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.
"Можно я куплю их тебе?..."
В тот момент я почувствовала себя Золушкой, в самом положительном смысле.

И дело вовсе не в туфлях от Маноло Бланик.
Я действительно никого так не любила.


Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.
"Все те дни, в ночь на которые я недостаточно выспался, надо вычеркнуть из моей жизни, ибо тогда я был не я"
/Артур Шопенгауэр/


Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.
Любой страх - это незнание. И единственный способ победить страх - узнать его полностью. Учусь идти " на шаг дальше". Это такой непростой внутренний процесс, сложный, потому что страшно. Я пробую изучать пространство своего страха: сижу ночью одна в квартире и изучаю, пытаюсь с интересом относиться к тому, от чего хочется убежать, закрыть щитами, подавить, заслонить человеком, разговором, фильмом, книгой. Нет, родная, сиди так, в темноте. Я уже справилась со многими страхами, но осталось самое-самое...

Несколько лет я аккуратно пыталась обойти эту разборку с собой, заранее уверенная в своём поражении, но сейчас уже всё по-другому, чувствую себя готовой к подвигу. Страх собственного тела, витальный страх, иррациональный. Приходящий извне и внезапно: паникой, удушьем, сердцебиением или наоборот, замедленным пульсом, какими-то непонятными, безболезненными, но очень пугающими волнами внутри головы, когда невозможно сделать глотательное движение, это какая-то физиология, химия... Бессилие и зависимость. Такие приступы паники подчиняют себе, начинаешь их ждать, стараешься не оставаться в одиночестве, придумываешь какие-то психологические заслонки. Успокоительное помогает плохо.

Ощущения в теле странные, пугает именно непонятность, когда что-то болит - проще, понятней, а тут - ну бред какой-то. Однажды в таком ужасе я очутилась под душем прямо в одежде, почему-то показалось, что это поможет. И объяснить кому-нибудь сложно. Врачи говорят: психосоматика, вегето-сосудистая дистония, панические атаки. Ну и?

Самое страшное - это неконтролируемое ощущение, почти уверенность, что сейчас произойдёт что-то страшное, смертельное, разорвётся какой-нибудь сосуд, или сердце прекратит своё стучание, и непонятно, непонятно, непонятно. Как будто я и моё тело - это враги, потеря не то что контроля, а вообще, слов нет. " Я прогрессирующая паранойя Джека".

Страх нужно изучать? Стараюсь. Сижу и пытаюсь изо всех сил быть наблюдателем, причём не паникующим, а искренне изучающим, констатирующим. Иду на шаг дальше. Ещё на шаг. Ну всё, сейчас точно помру. Мантры что ли спеть? Помолиться? Насколько смешно, как я моментально во время таких панических приступов становлюсь смиренной и верующей.

Когда-то мне казалось, что присутствие человека рядом меня спасает, потом я поняла, что это - иллюзия. Просто сам факт, что кто-то чем-то может помочь, ну, скорую вызвать, на худой конец, успокаивает. Но ещё интереснее не зависеть и от этого тоже. На шаг дальше. Говорю вслух всё, что ощущаю, думаю, чувствую...

Как переклинивает голову! Сердце бухает тяжёлыми ударами так, что грудная клетка дёргается. Неправильно пытаться переключиться. Никакого телевизора. Никакого Интернета. Нетушки! На шагдальше. Задыхаюсь. Реву, реву реально от страха. Полегче стало. Идём ещё на шаг.

Такая слабость. Давление, наверное, очень низкое, нет, измерять не буду, незачем. Руки немеют. Мозг подсовывает разнообразные картинки внутренних органов, лишённых кислорода. Дальше. Ещё дальше. Я могу прекратить это наблюдение в любой момент, включить телевизор, набрать чей-нибудь номер, скорую вызвать, выпить какой-нибудь валерианки, или чего посерьёзней.

Дальше. Прошел уже час, наверное, когда же это кончится? Устала уже. Как-то несправедливо это, чувствую дикую обиду, обидно, что такая вот фигня подчиняет меня себе, может настигнуть в любой момент, изменить мои планы. Реву уже от обиды и жалости к себе, наверное.

Ещё на шаг. Сама с собой в темноте разговариваю. Про обиду потолку рассказала, пришла злость. Агрессия, гнеа. побила бы кого-нибудь, да сил нет. Лежу на боку и стучу кулаком в подушку. Подушка жёсткая, это приятно.

Я могу позвонить, я могу выйти на улицу, что является сейчас спорным утверждением, я могу прекратить направлять внимание внутрь себя. Ещё немного. Ещё шажок. Задыхаюсь. Не то чтобы сильно, просто ощущение тридцатикилограммового булыжника на груди. Сердце стучит медленно-медленно, каждый удар виден невооружённым глазом.


Здесь и сейчас я иду внутрь своего страха и никуда не бегу. Сильнею всё-таки. Никакие внешние достижения не идут ни в какое сравнение для меня с этими минутами " небегства". Да, мне весьма нехорошо. Да, может быть, я и, правда, умираю. На шаг дальше. Стараюсь дышать спокойно, но не получается.

Слёзы - интересно, это тоже бегство? Или естественный выход эмоций? Наблюдаю. С чем у меня ассоциируется этот страх? Рассказываю себе вслух. Поток ассоциаций. Цвета, образы, картинки, события, воспоминания...

Стало легче. Дышу.

Мне немножко гордо оттого, что я это делаю, я почему-то ощущаю какую-то поддержку. Чего-то большего, чем я, судя по всему. Прошло часа два. Я не включила свет. Никому не позвонила. И как-будто отпустила что-то. Не так важно. И вне людей, вне искуственных щитов, вне таблеток и микстур есть что-то, с чем у меня есть связь.

Не страшно. Глобальная благодарность. Улыбаюсь. Засыпаю. И где-то на дне уставшего сознания не отпускает гаденький вопрос: а смогу ли я так - всегда?

Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.
Почему я вечно узнаю обо всём последней?...


Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.
Вы отмечаетесь в комментариях и получаете от меня картинку одного вашего аватара, который по какой-то причине кажется мне наиболее интересным. После этого вы у себя в дневнике пишете такой же текст, показываете выбранный аватар и отвечаете на такие вопросы:

1. Что изображено на этом аватаре?
2. Почему он Вам нравится?
3. С чем он у Вас ассоциируется?
4. Для каких целей Вы его закачали - просто для коллекции, для определённого типа сообщений, как главный и т.п.


1. Иди Брит из сериала " Отчаянные домохозяйки". Иди собирается повеситься на шёлковом шарфе, но она надеется что кто-то в самый последний момент ворвётся и вытащит её из петли.
2. Вообщем-то, Иди никогда не была симпатична мне как персонаж, так как я очень люблю Сьюзан Мейер которой она вечно пытается поднаср... насолить. Внимательно посмотрите на её лицо, освещённое светом фар, полное страха и надежды и вы поймёте почему мне нравится этот аватар.
3. Со страхом одиночества и символическим " шарфом Айседоры".
4. Для жизненных драм и сообщений вроде "Люби меня чаще... я завязала".


1. Пепе Лима. Королева стрип-клуба из " Мичико и Хаттин".
2. Интересная гамма чувств: Снисходительность, мечтательность и пресыщенность.
3. " Красавицы могут всё. Красавиц счастливее нет... они никогда не плачут. У них не бывает бед..."
4. Это может быть ироничный, авантюрный пост или напротив что-то бесконечно женственное. Что угодно.

Продолжение следует...

Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.
Любовь в земных условиях — это как медуза под лучами солнца: оно ее ранит. Все-таки ей надо в море. Чтобы сохранять ее нетронутой, нужно покинуть Землю.

Я обязательно вернусь. Я пойму смысл, как просила моя мама. И я никогда никого не любила. А ради любви возвращаются даже мёртвые.

Недавно я встретила парня. И он оказался абсолютно мой.

Хорошо бы не знать цену деньгам - есть в этом что-то обаятельное.

Бойтесь своих желаний - они сбываются.

Я помню, как разбила молотком кассету с одним скандальным фильмом, настолько он мне показался омерзительным. Короче, я слишком неравнодушна к кино. Чересчур. Можно было и не колотить молотком.

Не люби никого кроме меня, пожалуйста...Иначе я умру!

Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.
Ничего нельзя было понять, что она говорит, сидя как всегда не так, как нормальные люди, а на ручке кресла (оно всю дорогу скрипело, готовое сломаться), при этом она говорила:

– А можно я не буду пересаживаться? Можно, я останусь на этой ручке? Ну, ты понимаешь, что я тебе говорю, хотя я совсем не умею говорить, я вот написала, хотя и писать свои мысли тоже не умею… Ну, ты понимаешь меня, а?

– Ну, так… примерно, конечно, но не очень. Ну, ты давай прочти, что ты написала, это ты вообще про кого говоришь? Про него, да? Он что сейчас делает? – спросила подруга, усиленно сконцентрировавшись на разговоре и даже подавшись всем телом вперед, в сторону качающейся на ручке Сони.

Та взорвалась:

– Ну, почему ты сразу так конкретно? Сразу про него?! Ну, он дома, дома он, я не выпустила его на улицу, заперла в квартире, он спит, спит он сейчас, и при чем здесь он? Всегда ты спрашиваешь про него, с какой стати?

И Соня вдруг стала чуть всхлипывать и немного всплакнула, сдерживая слезы, оправдывая свою грубость. Подруга ее озадаченно вздохнула, стараясь подыскать слова утешений:

– Ну что ты заплакала, какая вдруг причина, все же у тебя хорошо, ты выглядишь, правда, красиво, может, у тебя причина слез в том, что нету денег, или Он?

Соня с ненавистью опять рванулась:

– При чем здесь он? Ну, бывает же так, беспричинно!.. Я просто не знаю… чувства… ну все внутри… ну, понимаешь? И отчего у тебя всегда причина или в деньгах, или в мужчине? Какие вообще деньги?..

– Ну потому, что это так. Истоки всегда кроются где-то там. Причина всегда есть. Ты, просто, ее не формулируешь, – сказала подруга с досадой и добавила: – Ну да, я вообще очень реальный человек. Земной. Наверно, в этом мой минус. Но когда ты начинаешь о нем говорить, всегда отчего-то глаза блестят, плачешь, он что, бьет тебя, что он там с тобой делает?

– Ничего он со мной не делает. Я плачу не из-за него. Я просто заплакала от нервов, от тоски, от чувств, ну как ты не понимаешь, разве с тобой такого не бывало?.. И не будь как он, ты же хорошая, ведь разве не бывало?

– У меня всегда бывали причины, – сказала подруга. Подругу звали Полиной, она достала сигарету из пачки, закурила, Соня тоже взяла сигарету, затянулась ею и тут же потушила в какой-то чашке с кофе на столе. Всю ее как-то дергало, она взяла с колен свою бумажку, на которой от руки было что-то написано, стала читать ее про себя, очень при этом заражаясь волнением – рука у нее дрожала. Лист перекрывал ее лицо, она была поглощена полностью. Полине надоело это наблюдать. Она сказала:

– Ну, тогда давай прочитай вслух про свои чувства, а то так вообще ты меня запутала, я ничего не понимаю!

Соня стала читать откуда-то с середины:

– Ну вот, например… Хотя здесь тоже не очень понятно…

«У нее столько чувств было вначале, так огромна их история для нее – это весь ее мир, что она день за днем ощущает умирание чего-то огромного, по капле вытекающего… судорожно пытается словить, но уходящее льется ей на лицо в самые неожиданные моменты, перекрывая ей дыхание…»

Соня подняла голову, голос ее дрожал:

– Понимаешь?

Подруга ее, закусив губу, нахмуренная, сделала неопределенный жест рукой и все-таки сказала:

– Это что, про него? Ну, ладно, ладно, не отвечай, давай читай, что у тебя там дальше, ну, в бумажке.

«…когда он спокойно погружается в себя, кажется, что она сейчас крикнет так, что он умрет от разрыва сердца… Она устала, хочет принадлежать самой себе, ОСВОБОДИТЬСЯ, она уже не чувствует своего „я", даже дышит для него…» Ну, что-то такое, теперь ты понимаешь?

Полина загадочно поглядела на нее, но ее реальная земная суть опять выдала ее, не дала потянуть паузу.

– Освободиться? – повторила она, вспоминая слово. – Есть два пути освобождения: или убить себя, или убить его. Ты какой путь избираешь?

– Ну, какая разница? Какая разница, какой путь? – закричала Соня и бросила бумажку на пол. Замолчала.


Окно в комнате, где они разговаривали, было открыто. Был вечер на дворе. Закричала какая-то женщина. Полина стала вслушиваться в крик. Соня заметила ей:

– И что тебя всегда интересуют посторонние крики? Я вот их, например, и не слышу. Давай поговорим лучше о нашей теме.

Полина: Разница есть. Одного мужчину я хотела убить сама и даже описывала ему, как я его убью. Чтобы он знал свое будущее…

Соня: Ну и как?

Полина: Двумя ножами в живот, и чтобы ножи были длинные и пересеклись между собой там, внутри у него! – Полина встала и показала жест двумя руками. – Но это не твой стиль, Соня. Ты всегда что-то подготавливаешь и скрываешь, скрываешь…

Соня: А второй путь?

Полина: Второй раз я решила умереть сама и написала завещание, чтобы никто не вскрывал мое тело и не расследовал причины юридическими путями.

Соня (задумалась): Господи, какая разница? Какая разница!!! Дай мне померить свое платье.

Полина сняла платье через голову, отдала подруге. Та встала, пошла с ним куда-то в коридор, произнося:

– Только ты извини, я без трусов сегодня. Не надела их, торопилась, и вообще я их выкинула… – И ее голос потерялся там где-то, в комнатах. Полина в это время подошла к окну и опять стала прислушиваться к вою какой-то женщины на улице. Вслух она сказала:

– Чего она так кричит?

Вышла Соня в ее платье.

– Тебе идет, – сказала Полина.

Соня: Нет, все, что идет тебе, никогда не идет мне. Мне надо идти. У меня и было-то времени в обрез.

Полина: Я пойду провожу тебя. Куплю сигарет. И темно уже. Что он так на тебя воздействует, не позволяй это делать над собой? Я, правда, ничего не поняла, но тоже чувствую… чувствую…


Они вышли на улицу. Полина купила сигарет на улице. Тут же вскрыла пачку и попросила у мальчика-продавца прикурить.

Тот прикурил, Соня при этом нервно оглядывалась по сторонам и одергивала короткую юбку. Пошли пешком.

Соня: А я дома заклеила все окна… Ему сказала, что «такая пыль!..».

Мимо них прошел здоровенный парень. Девушки проводили его взглядом.

Соня: Какой здоровый, полный сил!..

Полина: Ты так идеализируешь мужчин, что ты так все возвышаешь?

Соня: Да? Возвышаю? А мне кажется, нормально, и так приятно ходить без трусов…

Полина: Смотри, говорить ты не умеешь, что чувствуешь – ничего не понятно, записать тоже не смогла, надо тебе еще какой-то путь искать… Надо что-то делать, а то ты все страдаешь, страдаешь…

Соня (раздраженно): Да не страдаю я! Мне хорошо. Мне очень хорошо. Я вообще сейчас жду освобождения, понимаешь? Понимаешь? После такого… (она неопределенно помахала рукой в воздухе) …всегда ждет облегчение!.. Я же тебе все объясняю, объясняю, а ты не понимаешь!..

Полина: Всегда говоришь неточно, загадочности какие-то… Почему не говоришь правды? Я, кстати, тебе могу подарить свое белье…

Соня: Да говорю я! Говорю! Отстань от меня!

И она забежала чуть вперед Полины. Теперь Полина видела только ее нервно вздрагивающую спину. Они вошли в какой-то скверик. Молча, друг за другом, пересекали его. Полина только один раз окликнула ее:

– Опять плачешь?

Та только дернула плечом и убыстрила шаги.

Они подошли к дому Сони. На втором этаже старого дома горел свет. Девушки встали под окном. В окне прошлась фигура, принадлежащая ЕМУ. Полина первая нарушила молчание:

– Ну? Что мы тут стоим? Я ничего не понимаю!..

Соня (не сводя с окна глаз): Не окликай его, не окликай!

Полина: Я и не собиралась. Он такой тщедушный, он же не курит?

Соня: Не курит. У него диета. Вообще он приболел… У него нос заложило… – Соня раскрыла свою ладонь – там у нее была монетка, чтобы позвонить. – Стой здесь, я пойду ему позвоню!

Соня перешла дорогу – там был телефон-автомат. Набрала номер телефона, дико как-то улыбаясь:

– А-а-ллё! Это ты? (Говорит очень нежно.) Ну, как ты?

ОН: Ты где?

Соня: Я здесь, на улице, прямо напротив дома. Захотела услышать твой голос. Помнишь, я писала сегодня, ну, что «без него у нее будто бы отрубали крылья на большой высоте, и она испытывала весь ужас падения»?..

ОН: Да болею я, какой такой голос!.. Ушла, ключи унесла, по всей квартире чем-то воняет!.. Что ты опять хочешь?

Соня в это время смотрела на окно во втором этаже опять полными слез глазами.

Соня: Не говори сегодня со мной так, не говори…

ОН: Это я устал, не могла бы ты быть немного понежнее?.. Ну, я читал, читал, что ты писала, ну? Что тебе еще надо?

Соня: Ну, ладно, не буду тебе говорить плохих слов сегодня… а ведь у тебя насморк, как ты можешь чувствовать запах? Ну ладно, не буду говорить тебе плохих слов сегодня… Я, наоборот, хотела все красиво, хотела попросить тебя в последний раз… одну вещь!

ОН (с тайным раздражением): Какую вещь? Что опять?

Соня: Не мог бы ты не присматриваться никуда, не искать ни запахов, ни вони, а выключить свет в нашем окне, подойти… там на кухне на подоконнике я оставила свечку. Зажги ее! Я посмотрю с улицы, как это выглядит. И сразу вернусь домой, к тебе! Пожалуйста, любимый мой!

Он молчал.

Соня: Сделаешь? Не отказывай мне сегодня, не сопротивляйся. Ведь ты же мой?

ОН: Свечку на подоконнике? Опять в сто десятый раз…

Соня: Да! И помаши мне рукой… как бы на прощание, понимаешь? Все в любви должно быть красиво, пойми, это же не трудно!

ОН: Ладно! Если это тебя так возбуждает…

Короткие гудки.

Соня постояла, вернулась к подруге, ждущей на парапете.

Полина: Ну? Я не зову его.

Соня: Сейчас, сейчас…

Свет в кухне погас. Темная фигура подошла к окну. Помахала слабо.

Полина: Что он там машет?...

Но не договорила, вспыхнул огонь спички, вдруг внутри кухни все наполнилось взрывом, и к ногам девушек прилетел кусок белой шторы и кусок чего-то неопределенно-кровавого.

Полина, опомнившись, повернула голову к Соне. Кажется, она что-то стала понимать, но тоже не до конца, да и вообще, реально ли понять другую душу до конца?

@музыка: Виа гра - Цветок и нож