Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.
Во время эвакуации Ахматова и Раневская часто гуляли по Ташкенту вместе. "Мы бродили по рынку, по старому городу, — вспоминала Раневская. За мной бежали дети и хором кричали: "Муля, не нервируй меня". Это очень надоедало, мешало мне слушать Анну Андреевну. К тому же я остро ненавидела роль, которая принесла мне популярность. Я об этом сказала Ахматовой. "Не огорчайтесь, у каждого из нас есть свой Myля!" Я спросила: "Что у вас "Myля?" "Сжала руки под темной вуалью" — это мои "Мули", — сказала Анна Андреевна".
— Жемчуг, который я буду носить в первом акте, должен быть настоящим, — требует капризная молодая актриса.
— Все будет настоящим, — успокаивает ее Раневская. — Все: и жемчуг в первом действии, и яд — в последнем.
Раневская была любительницей сокращений. Однажды начало генеральной репетиции перенесли сначала на час, потом еще на 15 минут. Ждали представителя райкома — даму очень средних лет, Заслуженного работника культуры. Раневская, все это время не уходившая со сцены в сильнейшем раздражении спросила в микрофон:
— Кто-нибудь видел нашу ЗасРаКу?!
Раневская постоянно опаздывала на репетиции. Завадскому это надоело, и он попросил актеров о том, чтобы, если Раневская еще раз опоздает, просто ее не замечать.
Вбегает, запыхавшись, на репетицию Фаина Георгиевна:
— Здравствуйте!
Все молчат.
— Здравствуйте!
Никто не обращает внимания. Она в третий раз:
— Здравствуйте!
Опять та же реакция.
— Ах, нет никого?! Тогда пойду поссу.
Даже любя человека, Раневская не могла удержаться от колкостей.
Досталось и Любови Орловой. Фаина Георгиевна рассказывала, вернее, разыгрывала миниатюры, на глазах превращаясь в элегантную красавицу — Любочку. Любочка рассматривает свои новые кофейно-бежевые перчатки:
— Совершенно не тот оттенок! Опять придется лететь в Париж.
Раневская со всеми своими домашними и огромным багажом приезжает на вокзал.
- Жалко, что мы не захватили пианино, - говорит Фаина Георгиевна.
- Неостроумно, - замечает кто-то из сопровождавших.
- Действительно неостроумно, - вздыхает Раневская. - Дело в том, что на пианино я оставила все билеты.
Во время гастролей во Львове ночью, выйдя однажды на балкон гостиницы, Фаина Георгиевна с ужасом обнаружила светящееся неоновыми буквами огромных размеров неприличное существительное на букву "е". Потрясенная ночными порядками любимого города, добропорядочно соблюдавшего моральный советский кодекс днем, Раневская уже не смогла заснуть и лишь на рассвете разглядела потухшую первую букву "М" на вывеске мебельного магазина, написанной по-украински: "Мебля".
Некая энергичная поэтесса без комплексов предложила Раневской спекулятивное барахло: духи мытищинского разлива и искусственный половой член — "агрэгат из Парижа".
"Сказала, что покупала специально для меня. Трогательно. Я не приобрела, но родила экспромт:
Уезжая в тундру,
Продала доху.
И купила пудру
И фальшивый х...
Есть дамы, которые, представьте себе, этим пользуются. Что за мир?
Сколько идиотов вокруг, как весело от них!"
Раневская повторяла: "Мне осталось жить всего сорок пять минут. Когда же мне все-таки дадут интересную роль?" Ей послали пьесу Жана Ануя "Ужин в Санлисе", где была маленькая роль старой актрисы. Вскоре Раневская позвонила Марине Нееловой: "Представьте себе, что голодному человеку предложили монпансье. Вы меня поняли? Привет!"
"...Ну и лица мне попадаются, не лица, а личное оскорбление! В театр вхожу как в мусоропровод: фальшь,
жестокость, лицемерие. Ни одного честного слова, ни одного честного глаза! Карьеризм, Подлость, алчные старухи!
...Тошно от театра. Дачный сортир. Обидно кончать свою жизнь в сортире.
"...Перестала думать о публике и сразу потеряла стыд. А может быть, в буквальном смысле "потеряла стыд" — ничего о себе не знаю.
...С упоением била бы морды всем халтурщикам, а терплю. Терплю невежество, терплю вранье, терплю убогое существование полунищенки, терплю и буду терпеть до конца дней.". (Из записной книжки.)
— Жемчуг, который я буду носить в первом акте, должен быть настоящим, — требует капризная молодая актриса.
— Все будет настоящим, — успокаивает ее Раневская. — Все: и жемчуг в первом действии, и яд — в последнем.
Раневская была любительницей сокращений. Однажды начало генеральной репетиции перенесли сначала на час, потом еще на 15 минут. Ждали представителя райкома — даму очень средних лет, Заслуженного работника культуры. Раневская, все это время не уходившая со сцены в сильнейшем раздражении спросила в микрофон:
— Кто-нибудь видел нашу ЗасРаКу?!
Раневская постоянно опаздывала на репетиции. Завадскому это надоело, и он попросил актеров о том, чтобы, если Раневская еще раз опоздает, просто ее не замечать.
Вбегает, запыхавшись, на репетицию Фаина Георгиевна:
— Здравствуйте!
Все молчат.
— Здравствуйте!
Никто не обращает внимания. Она в третий раз:
— Здравствуйте!
Опять та же реакция.
— Ах, нет никого?! Тогда пойду поссу.
Даже любя человека, Раневская не могла удержаться от колкостей.
Досталось и Любови Орловой. Фаина Георгиевна рассказывала, вернее, разыгрывала миниатюры, на глазах превращаясь в элегантную красавицу — Любочку. Любочка рассматривает свои новые кофейно-бежевые перчатки:
— Совершенно не тот оттенок! Опять придется лететь в Париж.
Раневская со всеми своими домашними и огромным багажом приезжает на вокзал.
- Жалко, что мы не захватили пианино, - говорит Фаина Георгиевна.
- Неостроумно, - замечает кто-то из сопровождавших.
- Действительно неостроумно, - вздыхает Раневская. - Дело в том, что на пианино я оставила все билеты.
Во время гастролей во Львове ночью, выйдя однажды на балкон гостиницы, Фаина Георгиевна с ужасом обнаружила светящееся неоновыми буквами огромных размеров неприличное существительное на букву "е". Потрясенная ночными порядками любимого города, добропорядочно соблюдавшего моральный советский кодекс днем, Раневская уже не смогла заснуть и лишь на рассвете разглядела потухшую первую букву "М" на вывеске мебельного магазина, написанной по-украински: "Мебля".
Некая энергичная поэтесса без комплексов предложила Раневской спекулятивное барахло: духи мытищинского разлива и искусственный половой член — "агрэгат из Парижа".
"Сказала, что покупала специально для меня. Трогательно. Я не приобрела, но родила экспромт:
Уезжая в тундру,
Продала доху.
И купила пудру
И фальшивый х...
Есть дамы, которые, представьте себе, этим пользуются. Что за мир?
Сколько идиотов вокруг, как весело от них!"
Раневская повторяла: "Мне осталось жить всего сорок пять минут. Когда же мне все-таки дадут интересную роль?" Ей послали пьесу Жана Ануя "Ужин в Санлисе", где была маленькая роль старой актрисы. Вскоре Раневская позвонила Марине Нееловой: "Представьте себе, что голодному человеку предложили монпансье. Вы меня поняли? Привет!"
"...Ну и лица мне попадаются, не лица, а личное оскорбление! В театр вхожу как в мусоропровод: фальшь,
жестокость, лицемерие. Ни одного честного слова, ни одного честного глаза! Карьеризм, Подлость, алчные старухи!
...Тошно от театра. Дачный сортир. Обидно кончать свою жизнь в сортире.
"...Перестала думать о публике и сразу потеряла стыд. А может быть, в буквальном смысле "потеряла стыд" — ничего о себе не знаю.
...С упоением била бы морды всем халтурщикам, а терплю. Терплю невежество, терплю вранье, терплю убогое существование полунищенки, терплю и буду терпеть до конца дней.". (Из записной книжки.)