Хорошо, что тогда я не читала вот это.
Рэй Брэдбрри " Лихорадка"Его положили на чистые выглаженные простыни, а на столе под лампой с приглушенным розовым светом всегда стоял стакан густого, только что отжатого апельсинового сока. Чарльзу нужно было лишь позвать маму или папу, и тогда кто-нибудь из них заглядывал в комнату, чтобы посмотреть, как он себя чувствует. Акустика в детской была просто великолепная; Чарльз каждое утро слышал, как туалет прочищает свое фарфоровое горло, слышал, как стучит по крыше дождь и хитрые мышки снуют по потайным коридорам в стенах, слышал, как поет канарейка в клетке внизу. Если держаться настороже, болезнь не так уж и страшна.
Была середина сентября, и весь мир полыхал осенними красками. К тому моменту когда Чарльза, которому исполнилось тринадцать, охватил самый настоящий ужас, он пролежал в постели уже три дня.
У него начала изменяться рука. Правая. Чарльз бросил на нее один, короткий взгляд - она лежала сама по себе на стеганом одеяле, горячая, вся в поту. Вздрогнула, чуть пошевелилась. А потом вдруг стала другого цвета.
Днем снова пришел доктор и принялся стучать по худой груди Чарльза так, словно это был барабан.
- Как дела? - улыбаясь, спросил доктор. - Только не говори мне: "С насморком все в порядке, а вот я чувствую себя отвратительно!" - Он рассмеялся своей любимой шутке, которую частенько повторял.
Чарльз молчал, потому что для него эта старинная дурацкая шутка становилась реальностью. Она упрямо сидела в голове; сознание прикасалось к ней и сжималось в бессильном ужасе. Доктор не знал, сколь жестоки его слова!
- Доктор, - прошептал бледный Чарльз, который лежал на спине, боясь пошевелиться. - Моя рука, она мне больше не принадлежит. Сегодня утром она превратилась во что-то другое. Сделайте так, чтобы она снова стала моей, доктор, доктор!
Доктор продемонстрировал ему свои великолепные зубы и погладил по руке.
- А у меня такое впечатление, что с ней все в порядке, сынок. Просто тебе приснился страшный сон.
- Но она и в самом деле изменилась, доктор, о, доктор! - воскликнул Чарльз, жалобно протягивая к нему свою бледную, чужую руку. - Она изменилась!
- Я дам тебе розовую таблеточку, - подмигнув, сказал доктор и положил таблетку Чарльзу на язык. - Проглоти ее!
- А она сделает так, чтобы рука превратилась назад и снова стала моей?
- Конечно.
В доме было совсем тихо, когда доктор ехал по дороге в машине под безмятежным синим сентябрьским небом. Где-то внизу, в мире кухни, тикали часы. Чарльз лежал и не сводил глаз со своей руки.
Она ему не принадлежала, по-прежнему оставаясь чем-то чужим.
На улице подул ветер, и в холодное окно застучали листья.
В четыре часа Чарльзу показалось, что его другую руку опалил болезненный жар. Она пульсировала и менялась, клетка за клеткой. Совсем как живое, теплое сердце. Ногти сначала посинели, а потом стали ярко-красного цвета. Превращение заняло около часа. Рука была похожа на самую обычную левую руку, только больше не была обычной. И перестала быть собственностью Чарльза.
Мальчик полежал некоторое время, охваченный паническим страхом и очарованный одновременно, а потом, окончательно обессиленный, заснул.
В шесть часов мама принесла суп. Чарльз к нему даже не притронулся.
- У меня нет рук, - сказал он, не открывая глаз.
- Твои руки в полном порядке, - попыталась успокоить его мама.
- Нет, - возразил Чарльз и заплакал, - они исчезли. Мне кажется, что на их месте появились обрубки. Мама, мама, обними меня, я боюсь!
Матери пришлось покормить его с ложечки, как маленького.
- Мама, - проговорил Чарльз, - пожалуйста, позови еще раз доктора. Я очень серьезно болен.
- Доктор придет сегодня вечером, в восемь, - ответила мать и вышла из комнаты.
В семь, когда на дом уже опустились черные тени, Чарльз сидел в постели. Вдруг он почувствовал, как в ногах возникло то же самое ощущение, что он испытал, когда его руки перестали быть его руками.
- Мама, - закричал он, - иди сюда! Скорее!
Однако, когда она пришла, все стихло.
Мать спустилась вниз, а Чарльз просто лежал и больше не пытался сражаться. Ноги отчаянно, ни на минуту не переставая, пульсировали, стали теплыми, потом раскалились докрасна. В комнате было невыносимо жарко от той перемены, что происходила с Чарльзом. Ослепительное сияние затопило пальцы ног, поползло к щиколотке, потом дальше, дальше - к коленям.
- Можно войти? - В дверях стоял улыбающийся доктор.
- Доктор! - крикнул Чарльз. - Быстрее, снимите с меня одеяло!
Доктор послушно приподнял одеяло.
- Ну вот, целый и невредимый. Немножко вспотел. У тебя небольшой жар. Я же велел тебе лежать в постели и не вставать, сорванец. - Доктор несильно ущипнул Чарльза за розовую, влажную щеку. - Лекарство помогло? Твоя рука вернулась к тебе?
- Нет, а теперь то же самое случилось с другой, и с ногами!
- Ну-ну, придется дать тебе еще три таблетки. По одной на каждую конечность. Ну как, годится, мой сладенький персик? - Доктор рассмеялся.
- А они мне помогут? Пожалуйста, пожалуйста, доктор. Чем я болен?
- Слабая форма скарлатины и небольшая простуда.
- Значит, во мне живет микроб, у которого рождается много детей?
- Да.
- А вы уверены, что у меня на самом деле скарлатина? Вы ведь не делали никаких анализов!
- Думаю, я еще в состоянии распознать явный случай скарлатины, - с уверенным видом сказал доктор и принялся считать пульс мальчика.
Чарльз молча лежал до тех пор, пока доктор не начал упаковывать свой черный чемоданчик. В погрузившейся в тишину комнате зазвучал слабый голос мальчика, в глазах загорелся огонек, он что-то вспомнил.
- Когда-то я читал книгу. Про окаменевшие деревья; про то, как дерево превращалось в камень. Внутрь забирались минералы и росли там, а деревья были совсем похожи на деревья, только в действительности они были камнем.
Мальчик замолчал, было слышно только его тяжелое дыхание.
- И что? - спросил доктор.
- Я вот про что думаю, - через некоторое время продолжал Чарльз. - Микробы становятся большими? Когда-нибудь? Знаете, на уроке биологии нам рассказывали про одноклеточных животных, про амебу, ну и все такое, про то, как миллионы лет назад они собрались вместе, и таким образом возникло первое тело. Все новые и новые клетки объединялись, становились крупнее, и в конце концов на свет появились рыбы, а потом и мы. Получается, будто мы - всего лишь куча клеток, решивших помогать друг другу. Правда? - Чарльз облизнул горячие губы.
- А зачем тебе это? - Доктор наклонился над своим пациентом.
- Я должен вам сказать, доктор, должен! - воскликнул Чарльз. - Что произойдет, ну представьте себе - только представьте, на минутку, - если, как в прежние времена, целая куча микробов соберется вместе, объединится, начнет размножаться, и возникнут новые...
Его белые руки лежали на груди, но вдруг они поползли к горлу.
- И они решат захватить какого-нибудь человека! - выкрикнул Чарльз.
- Захватить человека?
- Да, стать этим человеком. Мной, мои руки, мои ноги! А вдруг болезнь знает, что нужно делать, чтобы убить человека, но самой при этом остаться в живых?
Он пронзительно завизжал.
Его руки добрались до горла.
Доктор с диким воплем бросился к нему.
В девять часов отец и мать мальчика проводили доктора к машине, отец Чарльза протянул ему чемоданчик. Они постояли немного и поговорили, не обращая внимания на холодный ветер.
- Просто проследите за тем, чтобы руки были постоянно привязаны к телу, - посоветовал доктор родителям мальчика. - Я не хочу, чтобы мальчик причинил себе вред.
- Чарльз поправится, доктор? - Мать несколько секунд не выпускала руку доктора из своей.
Он погладил ее по плечу и сказал:
- Я ведь являюсь вашим семейным врачом вот уже тридцать лет. Всему виной высокая температура. Ему все это просто кажется.
- Но синяки на шее, он же чуть сам себя не задушил!
- Не развязывайте ему руки, а утром все будет в порядке.
Машина укатила по темной, сентябрьской дороге.
В три часа ночи Чарльз все еще не спал в своей маленькой, черной детской. Постель под ним была совсем влажной. Ему было очень жарко. У него больше не было ни рук, ни ног, уже начало меняться тело. Он не шевелился, лишь отчаянно сосредоточившись, не спускал глаз с большого, пустого пространства потолка. Некоторое время он кричал и метался, но теперь ослабел и охрип; мать несколько раз вставала и подходила к нему, вытирая сыну лоб влажным полотенцем. Теперь же он молча лежал, словно забыв о связанных руках.
Он чувствовал, как меняется внешняя оболочка его тела, сдвигаются органы, легкие, точно розовый спирт, полыхают огнем. Комнату освещали мечущиеся блики, будто от камина.
Чарльз лишился тела. Оно исчезло. Нет, оно существовало на самом деле, только превратилось в могучие вспышки какого-то обжигающего летаргического вещества. Словно гильотина аккуратно отсоединила голову, которая в данный момент лежала на окутанной ночным мраком подушке, в то время как тело, все еще живое, уже принадлежало кому-то другому. Болезнь пожрала тело Чарльза и благодаря этому сумела воспроизвести себя самое в охваченном жаром лихорадки двойнике.
Его руки покрывали знакомые коротенькие волоски, те же ногти на пальцах, все шрамы и даже крошечная родинка на правом бедре - все повторено самым идеальным образом.
"Я умер, - подумал мальчик. - Меня убили, но я живу. Мое тело умерло, превратилось в болезнь - и никто об этом не узнает. Я буду жить среди них; нет, не я... кто-то чужой. Гнусный и злобный, такой отвратительный, что осознать это просто невозможно. Даже думать страшно. Он будет покупать обувь и пить воду, когда-нибудь женится и, возможно, причинит миру столько зла, сколько до него никто не причинял".
И вот жар пополз по шее, подобрался к щекам; словно горячее вино обожгло губы и веки, которые вспыхнули огнем, будто сухие листья. Из ноздрей начали вырываться языки голубого пламени, потом все меньше, меньше, реже.
"Ну вот и конец, - подумал Чарльз. - Оно заберет мою голову и мозг, и все, что у меня есть в голове, каждый зуб, все до единой волосинки и каждую морщинку на ушах. И тогда от меня ничего не останется".
Его мозг наполнила кипящая ртуть. Левый глаз закрылся сам собой, точно улитка, спрятался в свой домик. Чарльз ослеп на один глаз, который ему уже не принадлежал. Это была вражеская территория. Исчез язык, его отрезали. Онемела левая щека, куда-то пропала. Левое ухо перестало слышать. Теперь оно было собственностью кого-то другого - чудовища, которое появлялось на свет, минерала, поглотившего деревянное полено, болезни, пожравшей здоровые, живые клетки.
Чарльз попытался закричать, взвыл громко и пронзительно в тишине ночи, а в это время его мозг вытекал - куда? Ему вырезали правый глаз и ухо, он ослеп и оглох, все его существо было охвачено пламенем, ужасом, отчаянием и смертью.
Его вопль затих в тот самый момент, когда мать ворвалась в комнату и подскочила к постели.
Было ясное утро, дул легкий ветерок и подгонял доктора в спину, когда он шел по дорожке к дому. Глядя на него из окна, на верхнем этаже стоял полностью одетый мальчик. Он не помахал доктору в ответ и ничего не сказал, когда тот крикнул:
- В чем дело? Уже встал? О Господи!
Доктор бегом помчался вверх по ступенькам лестницы и, тяжело дыша, влетел в детскую.
- Почему ты не в постели? - спросил он у мальчика. Постучал по его худой груди, проверил пульс и температуру. - Поразительно! Все в норме. В норме, подумать только!
- Я больше никогда в жизни не заболею, - объявил мальчик, тихо стоявший у окна. - Никогда.
- Надеюсь. Ты прекрасно выглядишь, Чарльз.
- Доктор?
- Слушаю тебя.
- А я могу пойти в школу сейчас?
- Завтра будет в самый раз. Тебе не терпится?
- Не терпится. Я люблю школу. Я хочу играть, драться, плеваться, дергать девчонок за косички, пожать руку учителю, а потом вытереть пальцы об одежду в гардеробе. А еще я хочу вырасти и отправиться путешествовать и пожимать руки людям, живущим в разных концах света. Я хочу жениться и иметь много детей. Я буду ходить в библиотеки и трогать книги - вот сколько я всего хочу! - сказал мальчик, глядя в окно на улицу, где сентябрь вступил в свои права. - Каким именем вы меня назвали?
- Что? - Доктор был явно удивлен. - Никаким. Только Чарльзом.
- Наверное, это лучше, чем совсем без имени. - Мальчик пожал плечами.
- Я рад, что ты хочешь в школу, - сказал доктор.
- С нетерпением жду, когда вы мне разрешите туда пойти, - улыбнувшись, ответил мальчик. - Спасибо за помощь, доктор. Можно, я пожму вам руку?
- С удовольствием.
В окно врывался прохладный осенний ветерок, а они, не обращая на него внимания, с самым серьезным видом пожимали друг другу руки. Почти целую минуту. Мальчик улыбался старику и благодарил его.
А потом, смеясь, помчался вниз по лестнице и проводил его до машины. Родители последовали за ними; счастливые и довольные, они тоже хотели попрощаться с доктором.
- Здоровехонький! - проговорил доктор. - Поразительно!
- И сильный, - добавил отец. - Ночью он самостоятельно высвободил руки. Правда ведь, Чарльз?
- Да? - переспросил мальчик.
- Именно! Как тебе удалось?
- Ну, - проговорил мальчик, - это было очень давно.
Давно!
Все засмеялись, а пока они смеялись, совершенно спокойный мальчик опустил голую ногу на землю и чуть прикоснулся к веренице красных муравьев, спешивших куда-то по своим делам. У него засияли глаза, когда он осторожно, чтобы не заметили родители, болтавшие с доктором, покосился на муравьев, которые замерли на мгновение, потом задергались, а в следующую минуту замерли в неподвижности на бетонной дорожке. Мальчик почувствовал, что они уже остыли.
- До свидания!
Помахав рукой, доктор уехал.
Мальчик шагал впереди своих родителей. Он посмотрел в сторону города и принялся тихонько напевать "Школьные деньки".
- Хорошо, что он снова здоров, - сказал отец.
- Послушай, ему не терпится пойти в школу!
Мальчик повернулся и сжал своих родителей в объятиях, каждого по очереди. И поцеловал по нескольку раз.
А потом, не говоря ни слова, взбежал по лестнице в дом.
В гостиной, прежде чем отец и мать успели туда войти, он быстро засунул руку в клетку с канарейкой и погладил желтенькую птичку, всего один разок.
А потом закрыл дверцу, отошел в сторонку и принялся ждать.