К анестезиологу я попала где-то в середине дня, и немедленно поделилась своими страхами. Страхи были примитивны: не заснуть и не проснуться. Анестезиолог подробно объяснила мне, почему невозможно первое и крайне малореально второе (ничего не помню), осмотрела меня во всех ракурсах, которые я смогла ей предложить, и пожелала удачи. После чего мы расстались - я пошла дальше знакомиться с врачами, а она - по своим анестезиологическим делам.
Она была очень худая, с сильно выступающими ключицами, большим горбатым носом и копной черных волос за спиной. Худые нервные руки и длинные породистые пальцы. Без колец.
Меня привезли в операционную, дали наркоз, как и обещали, и я стала засыпать. Засыпала вроде как спокойно, но вдруг, уже почти заснув, сильно испугалась. Какое-то вдруг резкое одиночество встало изнутри и не давало упасть в черный провал: пропаду! А надо мной стояла вся бригада и ждала, когда же я засну. И все они почему-то держали руки на бортике стола, был там такой металлический поручень сбоку. И все эти руки были сжаты - пальцы, держащиеся за бортик, рука за рукой вдоль меня.
В ужасе начала вести своей почти уже не слушающейся рукой по этим сомкнутым пальцам. При этом точно зная, что ищу и зачем. Первая сжатая рука... вторая... третья... и вдруг одна из рук, с длинными худыми пальцами, оказалась открытой. Она оттолкнула поручень, встретила мою ладонь, сплела свои пальцы с моими и сжала их, беря меня с собой и отпуская на свободу. "Щелк", облегченно сказало что-то внутри, и я полетела навстречу зелёным полянам, над которыми с упоением летала всё время, пока спала.
Уже давно забылось, шрам почти не виден, а воспоминание о руке осталось. О руке, про которую ты заранее знаешь. Которую обязательно нужно найти и сжать, после чего можно лететь и ничего не бояться.
Виктория Райхер