Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.
Он боялся оставить ее одну - из опасения, что она подожжет дом. На самом деле, наверное, эти опасения были совершенно беспочвенны - но Анжеле нравилось, чтобы Влад думал, будто она способна поджечь дом. И она всячески поддерживала в нем эту уверенность.

Она мстила - мелко, жалко, иногда подло. Она разбрасывала по всему дому предметы своего интимного туалета, дефилировала в ванную и обратно в одних только домашних тапочках, она врубала громкую музыку как раз тогда, когда Влад собирался работать, она выследила почтальона и отправилась к калитке поболтать с ним, а по ходу разговора распахнула свою рыжую шубу, под которой опять-таки ничего не было; почтальон позорно бежал, в глубине души радуясь, что будет о чем рассказать соседям. Тщедушный человечек с почтовой сумкой на боку был как кукурузник над картофельным полем - щедро сеял во все стороны мельчайшие частицы яда, за ним клубились слухи и сплетни, и Влад, бессильно наблюдавший за Анжелой из окна кухни, подумал, что в этом доме, таком удобном и привычном, все равно больше не жить, а где жить и как - оставалось неведомым.

Анжела вела себя как подросток, которого родители не пустили на вечеринку, и вот теперь он стоит на голове, чтобы досадить, навязнуть в зубах, довести весь мир до осатанения. Спокойствие Влада ее бесило; Владу, с другой стороны, все больше сил приходилось тратить на то, чтобы казаться спокойным. И вот когда он уже готов был сорваться, ударить, заорать, то есть сделать то самое, чего так ждала от него Анжела, - в этот самый момент все кончилось. Анжела целый день просидела в своей комнате тихо как мышка, так что Влад уже начал беспокоиться; вечером она спустилась к ужину - аккуратная, умытая, гладко причесанная, с виду - очень скромная молодая женщина, медсестра или учительница начальной школы, в жизни не видевшая ни пистолетов, ни даже собственной наготы в зеркале.



Они ужинали в кухне, сидя друг против друга; круг света от лампы лежал на столе, все, попадавшее в этот круг, казалось ясным и простым, зато оставшееся за гранью, в полумраке кухни, было таинственным и пугающим. Особенно пугающим было спокойное лицо Анжелы; Влад ждал подвоха - и дождался наконец.
- Скольких людей ты убил? - вкрадчиво спросила она, когда подошел черед чая.
- Я писатель, а не наемный убийца, - сказал он мягко. - Ты что-то перепутала.
- Ты прекрасно понимаешь, о чем я, - сказала она еще более вкрадчиво. - Те люди, с которыми ты был близок, дружил, любил, да просто учился в школе? Где они все, я что-то их не вижу поблизости, а?
Влад опустил глаза. Кажется, свет лампы стал ярче; белый круг напоминал об операционной, посуда на столе хирургически поблескивала, отблесками резала глаз.
- Я убил одного человека, - сказал он тихо. - Моего школьного друга. Он знал обо мне правду. Но оба мы тогда надеялись, мы не знали, что от этого умирают. Нам было по семнадцать лет.
- Ты скромничаешь, - сказала Анжела. - Или боишься посмотреть правде в глаза. Если так легко к тебе привязаться, и привязаться до смерти.
- Ко мне не так легко привязаться, - сказал Влад еще тише. - Надо общаться со мной, достаточно долгое время.
- Я заметила, - сказала Анжела сквозь зубы. Влад оторвал глаза от двузубой вилки, лежавшей на краю тарелочки с нарезанным лимоном:
- Я сразу и навсегда расставался с женщинами, делившими со мной постель. Ты прекрасно понимаешь, почему.
- Ну ты даешь, - сказала Анжела. - То есть ты соблазнял бабу, а переспав с ней, тут же посылал подальше? Чемпион. Нет, честно. Даже уважение какое-то возникает. И сколько же их было?
Влад долго разглядывал ее лицо. Невозмутимое, в чем-то даже обаятельное лицо уверенной в себе женщины.
- Почему же ты не скажешь, что спас мне жизнь? - негромко спросила Анжела. - Ты бы мог окоротить меня. Ты бы мог сказать: я тебе жизнь спас! Цени!
Влад молчал.
- Правда, тогда я сказала бы, - с усмешкой продолжала Анжела, - что ты не меня спасал, а собственную шкуру.Хреново тебе сделалось, и ты прибежал ко мне, чтобы обогреться, признайся, так было дело? Влад молчал.
- Так или не так, - Анжела, не поморщившись, бросила в рот кусок лимона, - зато теперь ты убежден, что спас этой мерзавке жизнь, что она одна во всем виновата. Привязалась, понимаете ли, к честному человеку.Сколько трупов на твоем счету, а, честный человек? Тебе давно не восемнадцать лет, пожил на свете, слава богу, в свое удовольствие. И никого-никого не бросил? Ни от кого не сбежал? Правда?
- Мне кажется, - сказал Влад, глядя в ее прищуренные глаза, - мне кажется, что те, кого ты бросила на смерть, являлись к тебе прошлой ночью. Ты их забыла, а теперь вспомнила. Потому тебе так хочется поверить в массовые убийства, которые я, по твоим словам, совершал. Так?
- Хреновый из тебя проповедник, - сказала Анжела. - Ты даже не догадался воззвать к моей совести. Ты забыл расплакаться о моей погубленной душе.
- Плевал я на твою душу, - искренне признался Влад. - Для меня куда важнее понять, что ты на самом деле знаешь об узах. Одинакова ли их природа - у тебя и у меня. Ну и потом, в самом конце, я спрошу тебя: как ты использовала узы в своей полной событий жизни? Ведь ты использовала их умело, как профессор указку. Ты прекрасно знала, что одна ночь с мужчиной, в особенности если ты по-настояшему нравишься ему, а он привлекателен для тебя, что одна ночь привяжет его так, как если бы вы целый месяц прожили в одной комнате. После длительного расставания - и болезненного разрыва уз - новая встреча обеспечивает еще более цепкое привыкание. Ты сделала все мастерски, профессионально, и это наводит меня на мысль.
Влад выжидающе замолчал.
- Ничего ты не хочешь понять, - безнадежно сказала. Анжела. - Ничего ты не хотел бы узнать. Это все слова, ты привык пользоваться словами, как богач привыкает пользоваться особыми сортами туалетной бумаги.
- Зачем же ты завела этот разговор? - удивился Влад. Анжела долго молчала.
- Как же я тебя ненавижу, - призналась она наконец. Поднялась и ушла к себе.