Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.
Сумерки объяли Саламанку.Сквозь узкое окно под потолком виднелся край лилового неба. Колдунья усадила меня на стул с высокой спинкой. Она дала мне проглотить круглый коричневый леденец с черной сердцевиной,вложила мне в руку тяжелый бугристый лимон и велела смотреть на него, не отрываясь. Я смотрела на лимон, и паралич сковал мое тело. Рука с зажатым в ней лимоном так и осталась на уровне лица. Коченея, я смотрела на лимон, не в силах шевельнуться, и из глаз моих камедью текли слезы.
Ночь пала на Саламанку. В камине шипел огонь. Колдунья ворошила угли и говорила с огнем, ни слова не разобрать: то ли воркование, то ли клекот. Я смотрела на лимон, и в голове у меня становилось холодно и пусто, будто в пещере, омываемой подземными водами. Заслушавшись пустотой, я не сразу заметила, что лимон в моей руке превратился в человечье сердце, и сердце это было моё. В ужасе я хотела отшвырнуть его, но пальцы только крепче вцепились в гадкую добычу.
- Я открою тебе сокрытое, - молвило мое мертвое сердце. Где-то за плечом довольно хохотнула колдунья из Саламанки.
И я видела будущее. Видела человека с волосами белыми и золотыми, кто любовь моя и закон мой, и веселую свадьбу в Толедо, с лентами, вином и поножовщиной; видела детей наших, играющих под гранатовым деревом, видела, как они росли. Видела, как отнимали их у меня, когда пришли люди Инквизитора, чтобы увести меня с собой - за то, что боялась холодной воды. Не видела самого Инквизитора, а только его тройную тень на каменном полу. Жаль мне стало всё потерять, жаль стало вдовца и сирот своих, Ильзы и Урсулы, и сжала я ладонь что было мочи, и брызнуло лимонным соком черное сердце в моей руке. Я вскочила на ватных ногах, опрокинув стул с высокой спинкой, и тут же повалилась сама, увлекая за собой колдунью. Я подмяла ее под себя и схватила за горло, и мир померк на целую вечность.
Когда вечность истекла, сквозь узкое окно под потолком светили крупные, как инжир, звезды Саламанки. Во дворе фыркали чужие кони, слышались мужские голоса. В дверь постучали. Я подползла к столику и выдернула из-под горки лимонов серебряное блюдо. В его полированном дне отражались смешливые губы женщины, умеющей говорить с огнем. Той, кто ничего не боится на свете, кроме холодной воды.