Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.
Не думай про меня ничего через стенку - все мысли сразу отпечатываются у меня.
***
Однажды я забыла свое имя минуты на полторы, не больше. Но я так испугалась, что схожу с ума!
***
Мне нравятся городские сумасшедшие. Они вдохновляют меня гораздо больше, чем модели из журналов.
***
Надо восхищаться друг другом, говорить человеку, что он талантлив, прекрасен. Зачем экономить на взаимном восхищении? Ведь жизнь такая короткая, все мы кандидаты в мёртвые.
***
Если любишь человека, тебе интересна каждая деталь его жизни.
***
Твоя красота — это твой внутренний мир, и как ты над ним работаешь, как ты себя хранишь, какую ты имеешь внутри себя культуру, так ты и выглядишь.
***
Мой внутренний стержень вовсе не во мне, а в тех, кого я люблю. И не разлюблю никогда.
***
Я думаю, ущербность содержится в любой профессии. Профессия — это работа. Разве человек создан для работы?
***
А зачем надо быть в струе? Мне кажется, это скорее неправильно. Надо быть отдельно. Красивым водопадом. Или рекой. Или даже морем. Или небом.
***
Я заметила по всей своей жизни, что кризисы для меня – самое любимое время. У меня это скорее отчаяние. И я люблю погрузиться в него. Оно так питательно. Наверное, странно, но я стараюсь полностью отдаваться этому чувству. Не все ж себя хранить, есть да наслаждаться. Отчаяние стимулирует к чему-то новому. Дает мысли, эмоции, заставляет двигаться дальше.
***
Лучше страдать, чем надеяться. Будто бы нельзя прощать измену…А если любишь, простишь все-все-все, и это сильнее тебя. Можно простить все, кроме одного – когда тебя перестают любить или не любят. После этих слов все теряет смысл и силу.
***
Всех, кто умирает, я называю убежавшими.
***
Имела склонность к поджогам, была чувствительна, если вдруг не замечали и не ценили – сразу внутренне плакала. Возбуждалась, когда били по лицу, несильно!.. Когда хватали за волосы на затылке, как кошку, цепенела, становилась ручной… А вы выдирайте, выдирайте, выдирайте поразившие вас фразы!
***
Почему у меня всё всегда из последних сил? Чтобы нравиться, надо быть лёгкой, лёгкой.
***
Я живу, как будто плыву в море. – Она показала, как раскидывает руки, и волны несут ее. – А ты живешь трудно. Думаешь. – Яя стала крутить пальцем над своей головой, обозначая «думы», преувеличенно хмуриться, как в немом кино. – Думаешь, переживаешь! Я плыву. А ты ходишь ногами по дну!
***
Вы знаете этот миф, что боги, полюбив, превращались в людей? А тут у нас наоборот: люди, полюбив, стали богами, приобрели их способности — вершить чудеса, входить в зеркала, вызывать двойников, умирать, а потом снова возвращаться, перемещаться из тела в тело, а потом принимать волевые решения остаться там, в потустороннем мире. Еще есть миф о невозможности тут, на Земле, продолжать любовь. На Земле она не может быть вечной и совершенной. Шекспир придумал свою версию — «Ромео и Джульетта». Я — свою. Любовь в земных условиях — это как медуза под лучами солнца: оно ее ранит. Все-таки ей надо в море. Чтобы сохранять ее нетронутой, нужно покинуть Землю. В моей версии смысл человеческой жизни — полюбить… Фаина, такая невлюбленная в начале фильма, не умеющая любить, влачит как-то бессмысленное свое существование, но Небесные ангелы, в которых я очень верю, все-таки сжалились над ней и послали ей любовь. Меня вообще как зациклило на этой теме — способность полюбить кого-то.
Мне кажется, это такая большая проблема — люди не могут полюбить по-настоящему. Влюбиться — да, возжелать — на каждом шагу, а чтобы полюбить... Любовь— это что-то такое... приносящее боль. Я говорю: «Это — как удар в сердце ножом». Земфира поет в нашем фильме: «Любовь — как случайная смерть». Такая гениальная формулировка, с которой я тоже согласна.
***
Вообще, в институте было принято считать меня «пишущей ненормально». Меня постоянно критиковали, по-сто-ян-но. А я была полностью уверена в их неправоте. Я говорила: «Как вы не понимаете, это ж так красиво! Вы не понимаете, что ли? Вы посмотрите, как это может прозвучать. Это же просто гениально!» Видите, мне были откуда-то даны силы не поломаться от этого, а — наоборот — научиться защищаться. Я восхищаюсь собой тогда. Представляете: вот такой стакан, там я плаваю, а снаружи, из того мира, все мне кричат: «Это — ненормальная. Сумасшедшая! Просто дура!!!» А она все равно, эта рыба, плавает, и ей отлично, и она сквозь воду, сквозь стенки стакана вообще никого не слышит. Я была просто замечательная... Я все время говорю: «Та Рената давным-давно умерла... Но она была столь прекрасна!»
***
Мне один, не буду называть фамилии, режиссер припоминал: он три месяца или даже полгода ждал от меня сценарий. Потом он меня встречает и говорит: «Ну как, работа идет?» А я отвечаю: «Вы знаете, не буду я вам писать сценарий». Сказала - и пошла. А он стал кричать, кричать мне вслед: «Мне 33 года — и из-за вас я потерял полгода жизни!» А я, как он рассказывает, остановилась, обернулась, усмехнулась, у меня была такая сумочка на цепочке, так я усмехнулась, потянула за цепочку, перекинула сумочку с плеча на плечо и ушла, цокая каблуками. Представляете, какая я в его глазах получилась злодейка? Перекинула золотую цепочку с одного плеча на другое и, жестокая, пошла! А с моей-то стороны я воспринимала все по-другому: чего, боже мой, этот немолодой толстенький мужчина от меня хочет? Я подумала: «Это же где-то было у Чехова... «Мне 33 года», куда-то побежал, как дурачок, швырнулся с моста... А, это же «Неоконченная пьеса для механического пианино», разве что с моста не швырнулся, но монолог целиком прочитал». Почему-то я тогда разочаровалась. И пошла. В действительности я не предаю, и меня судьба за это очень отблагодарила. Но момент искренности во мне тоже присутствует, видно, мне нечего было написать этому человеку. Вообще-то, я ходила на компромиссы из человеколюбия, но и тогда — если был повод отхлестнуться от работы, я всегда его использовала.
***
Мне кажется, что эта культура, когда ты о собственном теле заботишься больше, чем о собственной душе, просто омерзительна. Когда они себе вкалывают эти губищи, ходят каждый — каждый! — день в свой дебильный клуб, выкачивают там непонятно чего — это ужасно. Мне кажется, что даже все эти разложения, все эти неприятности с запахом изо рта — это вовсе не от неправильного питания. Мне кажется, что это физическое воплощение твоего внутреннего состояния. Я иногда думаю, я просто надеюсь, что Господь Бог или ангелы все-таки посылают людям всякие испытания или даже болезни не в качестве наказания, а для излечения. Сколько я видела людей с такими отталкивающими рожами, жирных, неприятных, циничных, и вдруг они безответно влюбляются, худеют, у них проступает душа, и ты смотришь и думаешь: «Боже, а ведь он — человек». И как крайность, как крайняя мера, человеку посылается какая-то болезнь — чтобы тот, кто только жалуется и сетует, обрел любовь к жизни на пороге ее утраты. Еще быт, конечно, душит. Женщина имеет к этому инстинкт, поэтому она бывает иногда излишне материальна. Я вижу, как прекрасные в прошлом девушки-красавицы вдруг превращаются в надутых полных женщин, которые говорят только о деньгах. Или клянчат у своих мужей: «Купи мне то, купи мне это». Бытовое сознание— это еще одно обличье зла. Очень многие мужчины ошибаются, думая, что поднимут это бытовое сознание женщин до своего уровня. Как правило, это бытовое сознание утягивает их за собой. Но никогда они не взлетают вместе. Удивительная ошибка.
***
Вы знаете, что такое память? Правда не имеет значения; имеет значение только то, во что верят. Моя жизнь — абсолютный Солярис, мне Хари посылается во всех ипостасях, через кучу посланников. Хотя дело здесь не в совести, как было у Криса; мой Солярис — это скорее судьба. Это небесные ангелы мои добиваются от меня правильного ответа.
***
Если я не вкладывала такой смысл, когда писала, это не значит, что он не возник. На монтаже — конечно, я это поняла до конца, уже когда монтировала свою «Богиню»: материал превращается в этакого тугого серо-полосатого кота, очень мускулистого и с человеческим почти лицом, улыбающимся... Этот тугой кот вырывается из рук, покрывает тебя улыбками, играет с тобой и выкручивается из рук, ты его ловишь, а он отпрыгивает — такие у меня отношения с материалом при монтаже, даже сама дивлюсь за этот «образ», но он вырывается из рук, а ты как дурак с раскрытыми руками за ним бродишь, падаешь на него и держишь его в своих пальцах, чувствуешь его только на две-три секунды — и он опять чужой, веселый и хохочущий! Когда наконец материал начинает монтироваться, совершенно меняется смысл. Когда ты пишешь, больше контролируешь. Чуть-чуть больше. А кино — это как работа с энергиями, когда колдуешь, кровь сдаешь, все это проделываешь, не ведая точного результата, — покрываешь своими энергиями. Когда пленка стрекочет в аппарате, она, покрытая серебром, считывает энергию, которая источается в атмосфере.
Рената Литвинова