Моя жизнь - совокупность моих выборов, а не чьих-то преступлений.
Норка английских мышей, табак, пиво, банки с вареньем, книжки. Совсем стемнело, в окошко с частыми переплётами глядит синяя зимняя ночь. С крыши свисают сосульки, похрустывает и искрится рассыпчатый снег, вдали мерцают, расплываются пятнышки тёплого света - соседские окна. Обивка глубокого мягкого кресла в одном месте протёрлась, из прорехи в ткани на подлокотнике торчат несколько соломинок, но так даже лучше: они щекочут, слегка покалывают пальцы, и от того полнее наслаждаешься сдержанной лаской выцветшего бархата, блеклый розовый цвет кажется ярче в отсветах пламени камина - к нему кресло придвинуто вплотную. Уютное, старое, округлое, оно волнами, плавно и неуклонно, расширяется книзу, чтобы всей тяжестью навалиться на короткие гнутые деревянные ножки. Пружины сработались, кое-где выпирают, между пружинами провалы, так что совершенно необходимы огромные шелковые подушки цвета сливы. Их пристраиваешь за спину, подсовываешь под себя, а ещё - распихиваешь по углам. Само собой, на самом верху спинки непременно должен лежать накрахмаленный подголовник, вышитый ярко-розовыми нитками, вот только ничья голова этого подголовника не касается, потому что куда приятнее свернуться клубочком, забиться поглубже, незачем занимать столько места.
А главное, разумеется, совсем позабыть про синюю ночь, и про огонь в камине, и про мягкие подушки. Хотя бы сделать вид, будто забыл обо всём этом. Почитать книгу. Хорошую приключенческую книгу. Берёшь её в руки, перелистываешь, притворяешься, будто следуешь за чернеющими на странице словами, и так добираешься до картинки, а можешь забраться и намного дальше, отправиться в плавание и начать бояться. Надо очень сильно бояться, это несложно: тут море, скалы, чёрное небо, чёрная вода без края, слова, хлещущие ледяным дождём, крики, доносящиеся ниоткуда и глухие удары волн о прогнившие борта. Ну вот, почти получилось, теперь можно и сжульничать, как ни в чём не бывало направиться в порт. Эхом к каждому слову Оттуда прибавляя мирную деревенскую ночь, поющий огонь, мягкость подушек... Самые лучшие минуты. Ты ещё не расстался со страхом и простором, но уже виднеются огни гавани. Слова продолжают нанизываться, но путешествие вскоре закончится, и теперь ты только поглаживаешь страницы, не переворачивая их. Это замечательная книга, в которой ни о чём не говорится - в ней так чудесно говорится о том, как приятно, что на улице мороз, а в доме поёт жёлтый и синий огонь, и время затаилось на примятых шелковых подушках цвета сливы.
Трубочный табак под рукой, тут же - кружка пива. Рыжеватое пиво в прохладной глиняной кружке, с осевшей по краю тёплой пеной. Перед тем, как отпить, медленно поворачиваешь кружку, ловишь яркие с горьковатым привкусом, отсветы северного блаженства. Даже лучше, что пиво слишком крепкое. Возвращаешься из книжных странствий и берёшь в ладони океан, и он плещется, то уходя в непроницаемую темноту, то вспыхивая почти красными переливами, - нет, не рубиновыми и не гранатовыми... льётся непостижимым потоком, никак не распробуешь, холодное пламя, горькая отрада, в горле чуть щекочет при одном только взгляде.
Отставив в сторону кружку, снова тянешься к трубке. Её надо раскурить,это всегда требует терпения, жестов плавных и неспешных. Сухое потрескивание спички, несколько неумеренно глубоких затяжек, и ты выбираешься на отмель чистого времени. По комнате плывёт аромат горячего инжира,древесной стружки с привкусом мёда, теперь можно и глаза поднять. И вот тут-то, в сладком янтарном дыму, ты становишься всем: в комнате восхитительный беспорядок, повсюду выдвинутые ящики, внутри и снаружи, грудами свалены фотографии мышиной родни, сухие травы, лунник, фонарики, на полу, наползая краями один на другой, теснятся старые истёртые коврики. Ты блаженствуешь, тебе уютно среди всего этого, и ты вместе с дымом тянешь время, о котором рассказывают вещи.
Понемногу к аромату трубочного табака примешивается ещё одно горячее благоухание - аромат плодового сада и жжёного сахара. Пахнет английской травой и духовкой: миссис Маус печёт в камине яблоки. Нанизанные на проволоку яблоки, в которых спрятана осень, подрумяниваются над пламенем и лопаются с вкусным шипением.
Но я уже чувствую, что вы забеспокоились. Так что же, эта миссис Маус в бело-розовом полосатом переднике от Лоры Эшли с большим лиловым атласным бантом на поясе, эта миссис Маус, похоже, не свободная мышь? Она, должно быть, целыми днями хлопочет у плиты в своей норке, печёт лимонные пироги с белковой корочкой, готовит пудинги и творожные запеканки? С трудом переводя дух, поглядывает сквозь сладкий пар на капающие штопаные носки, которые свешиваются с потолочных балок между листьями мяты и гранатами? Миссис Маус, конечно же, не знает ничего, кроме домашнего очага, и все эти вечерние ароматы на самом деле служат лишь для того, чтобы лишить воли мистера Мауса?
Вы глубоко заблуждаетесь, но вам это простительно. Мы мало знаем о жизни мышиной семьи. Мистер и миссис Маус поочерёдно выбираются из дома собирать ежевику, бузину, плоды букового дерева и терновые ягоды, а потом, с замёрзшими лапками, хмельные от ледяного ветра, возвращаются в норку. И у обоих не бывает чудеснее минуты, чем та, когда круглая дубовая дверца приоткрывается и в синеву вечера выскальзывает жёлтый луч. Мистер и миссис Маус прекрасно чувствуют себя и вне дома, и внутри его, полностью разделяя друг с другом имущество и настроение. Пока миссис Маус готовит горячее вино, митер Маус занимается детьми. Забравшись на второй этаж кровати, Тимоти читает книжку с картинками, а мистер Маус помогает Бенджамину переодеться в тёплую стёганную бледно-голубую пижамку, чтобы смотреть снежные сны.
Но вот дети уложены. Миссис Маус поджигает у камина горячее вино. Пахнет лимоном и горицей, высоко взмётываются чёткие язычки пламени, бушует синий огонь. Мистер и миссис Маус умеют ждать и смотреть. Они медленно выпьют вино, а потом займутся любовью. Вы не знали? Да, в самом деле, об этом надо догадываться.
Только не рассчитывайте, что я в подробностях стану рассказывать вам о мышиной любви под лоскутными перинками, в глубокой черешневой кровати. Она ровно настолько хороша, чтобы ни слова о ней не проронить. Тем более, что для картинки этой любви красок ночи не хватило бы, потребовались бы все запахи, вся тишина, весь талант и все краски дня. Ведь они уже занимаются любовью, когда готовят ежевичное вино и пекут лимонный пирог с белковой корочкой. Они уже занимаются любовью, когда выходят на холод ради того, чтобы потянуло в тепло и захотелось вернуться... Набравшись терпения, всё время, пока разгорается и угасает день, они занимаются любовью. А любовь мышей под перинками - очень пылкая и очень ощутимая, хотя и невидимая. Помечтайне немного, дайте волю воображению, и не злословьте о сексуальной жизни английских мышей.