Эме и Ягуар.

[Schoen]

Размеренную жизнь Элизабет (Лили) Вуст, казалось, ничто не могло нарушить: четверо сыновей, бронзовый материнский крест, муж Гюнтер – член партии, солдат, служащий неподалеку от Берлина, и – для развлечений – импозантные молодые чиновники. Политика вторгалась в жизнь Лили только с редкими визитами родителей: не успевала за ее отцом захлопнуться входная дверь, как портрет Гитлера на комоде уже переворачивался лицом вниз. Ничего удивительного в этом не было: отец Лили Гюнтер Капплер был членом коммунистической партии Германии, но в 1933 году сжег партбилет, дабы успокоить боязливую жену. Портрет Гитлера служил в доме Капплеров ковровой дорожкой у входа.

В октябре 1942 года в Берлин прибыл гауптштурмфюрер СС Алоиз Бруннер, на тот момент очистивший от евреев Вену – в ходе операции было выслано 180 тысяч человек. С октября 1942-го по январь 1943-го Бруннер вместе с «архитектором Холокоста» Адольфом Эйхманом провели депортацию 56 тысяч берлинских евреев.

27 ноября 1942 года через свою домработницу Инге Лили познакомилась с Фелице Шрадер. Лили знала, что Инге была лесбиянкой, она приняла эту информацию к сведению, не слишком ломая голову. Более того, она полагала, что и ее подруги – Фелице, Эленай, Нора – тоже лесбиянки. Лили смутно догадывалась, кого из них связывали любовные отношения – Инге и Фелице? Инге и Эленай?..

Жизнь лесбиянок в нацистской Германии была далеко не самой простой: хотя печально известный 175-й параграф, по которому преследовались мужчины-гомосексуалы, на них не распространялся, постоянно шли разговоры о его расширении по образцу австрийского 129-го параграфа, предусматривавшего уголовную ответственность за гомосексуальное поведение как мужчин, так и женщин. Уже в 1930-х по Германии прошла серия облав в лесбийских кафе. Более того, «Постановление о защите народа и государства» от 28 февраля 1933 года позволяло гестапо арестовывать так называемых «асоциальных лиц» и на неограниченный срок отправлять их в концентрационные лагеря. На практике степень опасности для лесбиянок, не попадавших ни в одну из других подвергавшихся притеснениям категорий (евреи, политические диссиденты), зависела во многом от степени их соответствия «идеалу немецкой женщины», то есть степени удаленности от «асоциального поведения». Рейхсфюрер Генрих Гиммлер регулярно подчеркивал опасность «омужествления» женщин.

Аннелиза В. (1916-1995), жительница Берлина: «С приходом Гитлера к власти я продолжила носить короткую мужскую стрижку. Брюки, конечно, можно было забыть, но даже в облегающем дамском костюме иногда приходилось слышать: «Только взгляни на этих лесб!» и другие замечания подобного рода. Говорили, что женская гомосексуальность тоже должна быть запрещена – ведь мужская уже была запрещена».
(Из Claudia Schoppmann. Zeit der Maskeierung. Lebensgeschichten lesbischer Frauen im 'Dritten Reich'. Berlin, 1993)

Фелице начала активно ухаживать за Лили: в декабре 1942 года она заявилась с гигантским букетом роз, под Новый год перетащила все свои грампластинки (у Лили был старый патефон), а в феврале уже звонила ежедневно и приносила цветы каждый раз. 2 марта Геббельс в дневнике отметил: «Мы окончательно выдворяем евреев из Берлина», а Фелице отправилась в гости к друзьям в Альтфатерские горы. Она не оставила Лили адреса, но обещала писать. Обещание это было выполнено:

Мои зеленые чернила, к сожалению, закончились, и, поскольку авторучка не заполняется заново, пишу ссуженной. Но если все приметы верны и не обманывают меня, я, вероятно, должна буду, или, скорее, конечно же, мне будет позволено, посетить Вену во время этого короткого путешествия. Там я куплю чернил и веревку – то и другое служит одной цели! Умирают ли от этого? Наверняка, вернее, чем от разбитого сердца. Вы сейчас улыбаетесь?Пожалуйста, улыбнитесь же – мне приятно это себе представлять.

18 марта, в пятницу, отец отвез Лили в больницу – у нее обострилась челюстная инфекция. В понедельник Фелице вернулась в Берлин и тотчас же отправилась в больницу. Во вторник Лили передала Фелице записку – список вещей, которые ей хотелось бы получить на следующий день:

Крем
Твой носовой платок
Почтовые открытки
Твою любовь ко мне одной
Нитку с иголкой

В ответ на это Фелице написала стихотворение – первое из посвященных Лили:

Послушай,
хотелось бы тебе столь многое отдать
и постоянно
лишь одного желать:
Послушай!
Хотелось бы для нас планету отыскать,
где ты и я…
И нужно ли все это объяснять?
— Люблю тебя.

Март-апрель 1943 года стали для Лили и Фелице началом романа: они писали друг другу письма, часто были вместе, а после выписки Лили из больницы им удалось устроить так, что Фелице почти каждую ночь проводила у нее. Через восемь дней после выписки они вдвоем стали выходить на люди – Фелице не желала упустить не единой возможности показаться вместе с новой возлюбленной. Позднее Лили вспоминала:

С мужчинами я не ощущала вообще ничего. Мужчины получали свое удовольствие, а я чувствовала, что меня используют. С Фелице, в том-то и дело, что все было абсолютно иначе. Она была моим визави, буквально моим отражением. Я чувствoвала себя и собой, и в то же время ею. < ... > Когда она меня целовала, я переставала владеть собой. Мне казалось все это и с эстетической точки зрения удивительно красивым, впервые в моей жизни. Ни одного мужчину я не считала красивым. < ... > Я будто родилась заново. Фелице меня освободила.

30 апреля немецкие евреи были лишены гражданства, уже 2 мая около пяти тысяч берлинских евреев жили подпольно. Примерно сто пятьдесят человек в месяц арестовывали и отправляли в концентрационные лагеря. Второго же мая Фелице «официально» перебралась к Лили, а на следующий день та впервые заговорила с мужем о разводе. Гюнтер был изумлен: у него в прошлом были свои увлечения, у нее – свои, но развод при наличии четырех детей? Гюнтер и слышать не хотел о разводе, по крайней мере, покуда жена не признает себя виновной. Для Лили же похождения Гюнтера сами по себе были достаточным основанием для развода.

Едва Фелице перебралась к Лили, как тотчас же снова исчезла, не сказав ни куда, ни на какой срок. По возвращении Фелице Лили не выдержала: ей стало очевидно, что между ней и Фелице было что-то, о чем нельзя говорить. Их мучительный разговор продолжался до полуночи, когда Фелице, попросив уверения в любви несмотря ни на что, призналась: «Лили, я – еврейка. И моя фамилия – Шрагенгейм».

О характере 21-летней Фелице говорит, к примеру, то, что она практически всегда носила брюки. Как мы видели из свидетельства Аннелизы В., уже это было вызовом обществу. Более того, Фелице активно участвовала в деятельности одной из групп Сопротивления: в ее обязанности входило, среди прочего, обеспечение подпольщиков поддельными документами. У Фелице был ряд возможностей покинуть Германию – последняя из них в августе 1943 года. Но несмотря на увещевания Лили и подруг она предпочла остаться в Берлине:

Моя Эме!

Я так сильно люблю тебя, что даже ничего не могу тебе написать. Да в сущности, у меня ведь вовсе и нужды нет писать, потому что я скажу тебе все безмерно важное, если ты не возражаешь, позже, в постели.

И стоит тебе лишь однажды обмолвиться о том, что я должна найти тебе мужчину или что ты хочешь замуж, я отпущу тебя на все четыре стороны.

Твой верный, храбрый, благородный дикий Ягуар.

Так Фелице в первый раз назвала себя Ягуаром. Лили же почти с самого начала их знакомства она называла Эме. Aimée (фр. «возлюбленная») – главная героиня пьесы Хайнца Кубира «Эме, или Добрый здравый смысл», рукопись которой Фелице прочитала в январе 1940 года. Эме выведена там как молодая женщина, «за чьей нелогичностью скрывается недюжинный ум».

2 сентября 1943-го Ягуар и Эме обменялись кольцами. Фелице подарила Лили золотое кольцо с выгравированными на внутренней стороне инициалами «Ф.Ш.» и датой «2.04.43», днем их первой близости. А Лили Фелице – серебряное кольцо с зеленым камнем. 12 октября Лили наконец-то получила развод. Она обвиняла Гюнтера в нарушении супружеской верности, а Гюнтер ее – в нежелании рожать детей и отказе, на этом основании, «в супружеских отношениях начиная с декабря 1942 года», то есть с момента зарождения ее отношений с Фелице. Суд признал виновными обе стороны, поскольку наличие четверых детей, указанное Лили в качестве причины нежелания рожать детей и дальше, не было признано достаточным обоснованием.

Зима прошла в обычных сложностях и радостях военного времени: болезни Эме и Ягуара, переругивание с Гюнтером из-за причитающихся Лили, но так и невыплаченных алиментов, рождественские подарки и т.д. Весной же Фелице удалось устроиться стенографисткой в берлинскую редакцию эссенской «Национал-Цайтунг» — «Органа Национал-социалистической рабочей партии Германии». Понятно, что близость к источнику информации была бесценна для подполья, но в случае провала опасность грозила не только самой Фелице и Лили с детьми, но и многим друзьям и знакомым.

21 августа, в жаркий летний день, Эме и Ягуар отправились в небольшое велосипедное путешествие. Они купались, Ягуар фотографировала. С помощью автоматической съемки в этот день были сделаны единственные снимки Эме и Ягуара вдвоем, только вдвоем, без третьих лиц, постоянно окружающих их в Берлине.

По возвращении домой, они застали помертвевшую подругу, присматривавшую за детьми: «Гестапо». Фелице была арестована, а для Лили («мы вас отпускаем только ради ваших бедных, невинных детей») началось пустое безысходное «после». Она обходила все мыслимые и немыслимые истанции в надежде увидеть Фелице или хотя бы узнать что-то о ее судьбе. Ей удалось подкупить одного из охранников и за счет этого организовать передачи. 6 сентября выяснилось, что «еврейку Шрагенгейм» переводят в Терезиенштадт.

28-го числа того же месяца ценой неимоверных усилий Эме удалось попасть в Терезиенштадт, но увидеться с Ягуаром ей не дали. 9 октября Фелице перевели в Освенцим, 15 ноября в Гросс-Розен, в 60 километрах от Вроцлава, а через неделю еще дальше – в концентрационный лагерь Курцбах. Друзья Фелице сочли поездку Лили в Терезиенштадт безумием и предположили, что она сыграла не последнюю роль в переводе Ягуара дальше на восток… Последнее письмо, полученное Лили от Фелице, датировано 26 декабря. В течение следующих лет Эме продолжила искать Ягуара, пока 14 февраля 1948 года муниципальный суд Берлина-Шарлоттенбурга не объявил Фелице Рахель Шрагенгейм, родившуюся 9 марта 1922 года в Берлине, умершей. В качестве даты смерти было записано 31 декабря 1944-го. После этого подруги отвернулись от Лили окончательно.

Что было дальше? Гюнтер Вуст погиб в ходе боев в Румынии. Лили пережила войну, в конце которой спасла нескольких еврейских женщин. В поиске хоть какой-то стабильности в 1950 году она вышла замуж, затем развелась, и все больше и больше стала уходить в себя. Только в 1963 году ей удалось найти место уборщицы на текстильной фабрике – место, дававшее ей минимальную социальную защиту. В 1981 году Элизабет Вуст была награждена Крестом германской федеральной службы. Через две недели после награждения дверь ее квартиры измазали навозной жижей…

В 1996-м вышла книга австрийской писательницы Эрики Фишер «Эме и Ягуар. История любви. Берлин, 1943 год». В 1999-м Лили была внесена иерусалимским музеем «Яд Вашем» в список праведников мира, а в 2006 году документы Фелице и Лили вошли в постоянную экспозицию Еврейского музея в Берлине. В том же 1999 году по книге Эрики Фишер немецкий режиссер Макс Фэрбербек снял одноименный фильм, в определенных кругах сразу ставший культовым.
Лили скончалась в 2005 году, в возрасте девяноста двух лет – через шестьдесят лет после гибели Фелице.